По доброй воле - стр. 10

Врачи продолжали лить мне в уши медицинские термины, в которых я уже давно и бесповоротно запутался. И мог только кивать, вяло, безжизненно, практически не реагируя внешне, но разрываясь от злости и отчаяния внутри.

Какие-то инфекции, наросты, мозоли… Каждое слово врачей было подобно гвоздю, который крепко-накрепко забивал тяжелую крышку гроба с моей карьерой военного внутри.

Самый стабильный диагноз – восстановление подвижности с возможным ограничением объема движений и снижением силы. Прекрасно. Замечательно, я только «за», вот только пока что лишь левой рукой! Верните мне правую, и я буду «за» ОБЕИМИ! И верну объем! Силу! Все верну! Только руку мне верните!

После предполагаемого, возможного, МАЛОВЕРОЯТНОГО, но озвученного осложнения под названием «стойкие боли» меня порой накрывала паническая атака. В голове рвались снаряды, в ушах гудела кровь, и я не мог вдохнуть. Я хватался левой рукой за горло, словно пальцы могли нащупать удавку и сорвать ее, но нихрена там не было.

В тот день, когда я услышал про боли, меня впервые ударила невралгия. Она согнула меня пополам, разрывая мышечные волокна и заполняя их адской болью. Словно тысяча острых копий вонзилась в мой бок, и я взвыл от неожиданности. Но именно эта боль победила панику. И я смог вдохнуть. И выдохнуть. И снова, по кругу. Я смог дышать…

Я потянулся левой рукой к стакану, стоявшему на тумбе возле больничной кровати, и, естественно, как обычно, сбил его на пол. Цокот пластика по полу ржавой пилой прошелся по нервам.

Горькая обида сдавила глотку. Губы скривились в болезненной гримасе. Я зажмурился и помотал головой, прогоняя злые слезы.

Физическая боль… это не страшно. Как оказалось, совсем не страшно. Я даже хотел этой боли! Хотел, чтобы у меня болела правая рука! Чтобы каждый день начинался с боли и ей же заканчивался. Но каждый гребаный день начинался с того, что я с ужасом понимал, что я ее не чувствую, все еще не могу шевелить ею. И с одного и того же вопроса – а смогу ли когда-нибудь?!

Чертов Грин лишил меня руки и карьеры. Он лишил меня всего двумя точными выстрелами.

Я судорожно вдохнул, прижимая сжатый кулак к груди, которую словно копьем пронзили, так крепко, как мог.

ОТ ЭТОЙ БОЛИ не спасало ни одно лекарство. Ни один препарат не мог усмирить боль, бушующую в моей груди.

Человек, которого я считал лучшим другом, который был моим единственным другом, моим боевым товарищем, МОИМ БРАТОМ… выстрелил мне в спину. В спину, дьявол его раздери!

Я зарычал, вспомнив рассуждения врачей. О том, как сильно мне повезло.

ПОВЕЗЛО! ПОВЕЗЛО, ЧТО ПАРЕНЬ, КОТОРОГО Я БРАТОМ СЧИТАЛ, СТРЕЛЯЕТ МЕТКО! ЧТО ОН НЕ УБИЛ МЕНЯ!

ДЬЯВОЛ!

Я стукнул кулаком по кровати. Вялость прошла. По венам побежал адреналин. Дыхание сбилось к чертям и стало частым и отрывистым. Воздух со свистом вырывался сквозь сжатые зубы вперемешку с рыком.

Я снова и снова вспоминал тот день.

Наш спор.

Вес оружия.

Крик Грина.

Предупреждение.

Выстрел.

И следом второй.

И боль.

Адская, всепоглощающая боль.

Шум.

Грохот.

Мой крик.

Голос Грина.

Ад, который разверзся вокруг нас.

Его руки, волокущие меня куда-то.

Его голос, врывающийся в сознание, замутненное болью.

Я помнил все так ясно, словно это случилось только вчера. Запах пороха, пота и крови. Пыль, забивающую ноздри. Оглушающе громкие взрывы. Стрельбу. Все.