Плохим мальчикам нравятся хорошие девочки - стр. 2

Дурдом. И это ещё цветочки, порой случаются инциденты похлеще, но в данном случае не могу оставаться в стороне. Не с этим учителем. Других, заискивающих и боящихся потерять своё место, мне не жалко, а вот Валентину Павловну в обиду не дам!

Вскакиваю из-за парты. Единственная. Остальные лишь глумятся, ржут и снимают всё на телефоны.

Сброд. Ненавижу.

― Марков, ты совсем обалдел!? Угомонись! ― пытаясь оттянуть Лёшу, чуть ли не ору. Куда там. Всё равно что статую пытаться сдвинуть.

― Отцепись, Саламандра. Не мешай развлекаться.

― Отличное развлечение! Достойное тебя. Только ты можешь переть на тех, кто слабее, ― не прекращаю попыток, за что просто-напросто получаю с разворота по лицу. Хорошо так, до искр в глазах.

Стоит заметить: не специально. Меня лишь хотели оттолкнуть, но не рассчитали сил.

― Сказал же, не лезь. Сныкайся в уголке и сиди, пока ещё раз не получила, ― без каких-либо угрызений совести шикают на меня, удерживая дверь, с обратной стороны которой сердито барабанят, но быстро перестают. ― Ну всё. Урок закончен, ребята, ― самодовольно лыбится мерзкая рожа. ― Чем займёмся?

― Так и будете сидеть, бестолочи? ― облизывая разбитую губу, свирепо оборачиваюсь к гогочущему курсу. ― Хоть у кого-то есть яйца или здесь все кастрированные?!

Оскорбление отвешиваю больше от досады, даже не ожидая помощи, но с последнего ряда неторопливо поднимается Виктор Сорокин ― немногословный новенький. Тёмная лошадка, о которой никому ничего неизвестно: кто такой, откуда взялся, кто его родители.

И спрашивать бесполезно, потому что не ответит. Он с нашими вообще не общается, что странно. По типажу так-то ему можно спокойно соревноваться с местными красавчиками за корону нарцисса.

Высокий, крепкий, широкоплечий, умеренно смазливый, с непослушным тёмным вихром, забывшим, что такое расчёска, и открыто наплевательским отношением к правилам.

Мятая рубашка на нём пренебрежительно незаправлена в брюки, галстук висит на шее дохлой удавкой, а пуговицы расстёгнуты едва ли не до половины, давая заметить на шее блеск серебряной цепочки.

Будто гуляя по парку, Сорокин, засунув руки в карманы, лениво подходит к нам и молча оттаскивает Маркова от двери за шиворот. По весовой категории они вроде бы и равны, но Лёша рядом с ним выглядит мелкой визгливой собачонкой, повиснувшей на поводке хозяина.

― Я не понял, пацан: тебе проблемы нужны? ― вырываясь, рычит он.

На что Сорокин лишь равнодушно шмыгает носом, показывая всю степень своего испуга.

― Выбирай: в окно или в дверь?

― Чего?

― Тебя выйти попросили. Я предоставляю выбор: окно или дверь.

― Только попробуй.

― Пробую.

Не успевает. С опозданием понимаю, что Валентина Павловна не сидела смиренно в коридоре, а успела сбегать за директором: грузным дядькой с благородной сединой. Только его единственного хоть сколько-то боятся, и только благодаря ему удаётся предотвратить неминуемую драку.

― Марков! Ко мне в кабинет! ― зычно рявкает он, быстренько наводя порядок. ― Немедленно! Остальные угомонились и сели на свои места. Урок давно начался.

Вот это я понимаю ― страх. Телефоны поспешно прячутся, с парт торопливо спрыгивают, а в кабинете воцаряется почти гробовое молчание. Становится слышно, как гудит включённый монитор за учительским столом.

― Алиса, ты как? ― приподнимая моё лицо за подбородок, грустно, но с благодарностью всматривается в разбитую губу англичанка. ― Сходи в медпункт.