Плод воображения - стр. 48

Он докурил сигарету до самого фильтра и действительно немного успокоился. Посмотрел на часы – до условленного времени встречи с «креатурой» оставалось полчаса. «Не подведи меня, дорогуша», – подумал он чуть ли не с нежностью. Если его подозрения оправдаются, игрушкам из сейфа не будет цены.

Он не знал, куда идти, а спросить было не у кого. Себя удалось уговорить довольно быстро: «уллица Шикспира» не должна находиться далеко – иначе записка теряет смысл. Он решил двигаться по расширяющейся спирали, начиная с ближайшего переулка. Слабая надежда, что в каком-нибудь газетном киоске отыщется карта города, вскоре сошла на нет: один, попавшийся ему на глаза, представлял собой обгоревший металлический каркас, в другом, неплохо сохранившемся и с уцелевшими стеклами, завалялись только слипшиеся от влаги старые газеты.

Без пяти девять он понял, что не успевает, и спросил себя, какого черта надо было вообще выходить из отеля. Теперь он, как дурак, бегает по городу, а Оксана, может быть, дрыхнет где-нибудь поблизости или – еще смешнее – ждет его в номере, готовая осуществить то, что сорвалось вчера из-за незваного гостя. Так кто он, Каплин, после этого?

Разве он воспринял угрозу всерьез? Разве хоть на секунду мог представить себе труп Оксаны с проломленным черепом или с темной полосой вокруг шеи и вьющихся над телом мух? Честно говоря, мог – и даже очень ясно, со множеством физиологических и прочих подробностей, делающих картину смерти такой достоверной, – но и достоверность была заточена не под ту действительность, в которой существовал он сам, а под другую, параллельную, в которой стремительно и ярко протекает иная жизнь, где всё плохое случается не с нами, а если вдруг с нами, то помощь приходит откуда не ждали, и даже конец света воспринимается как щекочущая самолюбие возможность почувствовать себя избранным: еще бы, вот он я – дождался конца спектакля и стану свидетелем того, как упадет занавес, но при этом рискую только тем, что не будут удовлетворены мои эстетические запросы, впрочем, и риск-то плёвый, ведь всегда можно выбрать себе иллюзию по вкусу…

Задавая себе вопрос, почему нам так нравятся игры со смертью, пока она заперта в клетке воображения, Каплин не нашел ничего лучше, кроме как предположить: возможно, мы всё еще заклинаем демонов, гораздо более жизнеспособных, чем нам кажется. Значит, было что-то, ускользнувшее от сознания, какая-то малозаметная деталь, обманувшая его на уровне инстинкта. Всем своим здоровым, трезвомыслящим, устойчивым и оптимистично настроенным нутром он ощущал некую диспропорцию между причиной и следствием, некое нарушение законов жанра, в котором в качестве автора чувствовал себя как рыба в воде.

Дойдя до очередного перекрестка и свернув на улицу, которая вела приблизительно туда, куда ему было нужно, то есть в сторону отеля, он прочитал табличку на стене ближайшего дома. Каплин остановился и посмотрел на часы.

Было девятнадцать минут десятого. Если бы он писал роман, персонажем которого чувствовал себя в эту минуту, у Оксаны, пожалуй, не осталось бы ни единого шанса. Шестое, седьмое (сколько их там?) чувство автора полутора десятка хорошо раскупаемых триллеров подсказывало ему: кому-то пора умереть.