Плейлист волонтера - стр. 22

1) если мальчика просто насиловали, то это было сразу и недалеко, он может быть жив и где-то здесь;

2) если он не окрест и убит, надо быстро обследовать местность и расширять поиск;

3) если он не здесь и не убит, надо быстрее работать над всеобщим оповещением, сиречь СМИ, репосты, ориентировки.

Выгуливать дачников по болоту, где маньяки оставляют трупы крайне редко, – это непозволительная роскошь. Тем не менее, теряя шлепанцы, подбирая животы и вытирая сопли, дачники вразброд, по кочкам, с хреновыми фонарями, выгуливаются целых 2 часа на страшно маленьком отрезке болотца. Когда последний толстопуз вываливается наконец из зарослей болотной травы, мы опрометью возвращаемся на позиции, но тут же слышим команду: «Всем лисам вернуться в штаб».

Выясняется, что предел идиотии полицией не достигнут. Они выгоняют всех из леса, чтобы провести колоссально тупую по своей идее операцию. Мы будем дружно ловить маньяка. ЛОВИТЬ МАНЬЯКА. Который был здесь часов 8 назад. При этом нам, гражданским, с собой полицейских не дают, велят сидеть в кустах и, если что, орать «маньяк» в рацию.

Ничего более тупого ни до, ни после я не делал. «До» не делал, потому что не было настолько резонансных поисков, куда сразу приезжает море генералов в каракулевых шапках и с шашками наголо, «после» – потому что плевал, как и весь отряд, на мнение ментов. И это единственно верное решение в лесных поисках начала десятых годов – плевать на мнение ментов. Жора принимал их мнение – с выражением понимающей мины, в этом смысле он выдающийся артист и большой дипломат. О его дипломатии мы с Ваней и еще парой поисковиков думаем, пока кормим комаров на доставшемся нам в присмотр кладбище. А еще я думаю о том, что если мальчик жив и он здесь, то время его, скорее всего, сочтено.

С наступлением рассвета мы выходим из леса, и нам наконец, спустя 12 часов после начала поиска, разрешают брать нормальные задачи. Однако мне все равно не дали тот оставшийся кусок у просеки – там уже было МЧС, еще один медлительный, неповоротливый враг человечества.

Мы отправляемся прочесывать БЛИЖАЙШИЙ, то есть примыкающий к СНТ квадрат, и уже через 10 минут обнаруживаем там подобие устроенной лежки. Комфортное место, за бревном, где расстелена пара старых рубашек – для мягкости. Оттуда прекрасно просматривается въезд в СНТ, где и был похищен мальчик. Рядом лежат кусок булочки, какая-то перчатка, еще какая-то мелочь. Мы вызываем на место СК – чтобы криминалисты забрали всё это барахло, и, дождавшись довольно расторопных сотрудников, дообследуем квадрат и выходим к СНТ, где располагались штабы полиции, СК, МЧС.

Тут снуют десятки офицеров, постоянно шипят рации – и ничего, по сути, не происходит.

Мы садимся покурить и по рации просим штаб дать следующую задачу, исходя из нашего положения.

К эмчээсовцам подходит какая-то рыжая, красивая женщина с окаменевшим лицом. Полковник что-то тихо говорит ей – и лицо женщины оживает: искривляется в гримасу невозможной, отчаянной боли матери, которая потеряла своего ребенка. Она застывает, мышцы словно не дают ей распрямить ноги до конца или, наоборот, сесть на корточки; руки, согнутые в локтях, застывают в полузависшем положении, не касаясь ни лица, ни бедер; белые глаза ее как будто проваливаются внутрь черепа.