Пленница лорда Приграничья - стр. 40
Арэта быстро стащил через голову рубаху, снял сапоги и лег рядом, сверху на покрывало. Дыхание забилось в груди стайкой всполошенных бабочек. Я наблюдала из-под ресниц за четким мужским профилем и забывала как дышать. В темноте его черты казались еще более строгими и суровыми. Но спустя несколько минут накатило понимание, что Арэте совершенно все равно.
Он лежал неподвижно, и глубоко дышал. Грудь вздымалась спокойно и размеренно. Я позволила себе тоже немного расслабиться. Огромная постель позволяла нам комфортно расположиться, не касаясь друг друга. Честно говоря, мне казалось, что между нами не меньше мере тридцати дюймов. Только присутствие полукровки ощущалось все равно, да так четко, будто мы прислонились друг к другу кожа к коже.
Под лопатками и коленками, где дотрагивались его ладони, жгло огнем.
Чувство стыда затопило горячей волной. Я ведь почти обнаженная перед ним. Он видел мои коленки, бедра. И что же теперь. Я считаюсь обесчещенной? Пожалуй, для Аллинов точно.
Это странное слово не раз мелькало в разговорах с леди Аллин. Как только ей доносили, что у меня пришли ежемесячные крови, опекунша забегала в мою комнату, тщательно осматривала простыни, а потом принималась за нравоучительную беседу. Хотя беседой это трудно было назвать...
– Если ты посмеешь, хоть раз посмеешь, себя обесчестить, опозорить нас, тебя привяжут к двум диким кобылицам и разорвут пополам! – Вопила она, потрясая испачканным бельем.
При этом, что означает “обесчестить” не объясняла. А когда мой дерзкий язык снова не усидел за зубами, и я спросила: “Как же мне понять, что меня могут обесчестить, если я не знаю что это такое?”, – леди Аллин побелев от злости, приказала меня держать на хлебе воде.
Наказание было не столь суровым как у мадам Дюваль или у мадам Кану, и я не особо расстроилась.
Потом мне по большому секрету служака Милли, жутко краснея и стесняясь, объяснила, что потерять честь, это провести ночь с мужчиной в одной постели. Чуть позже я уже сама сообразила, что имеется в виду нечто гораздо более глубокое, чем спать бок о бок. Но весть процесс представляла смутно.
Дыхание Арэты стало еще глубже и гораздо спокойнее. Я жадно прислушивалась к каждому звуку, готовая в любой момент вскочить. Но мужчине, судя по всему, было совершенно плевать на меня. Похоже, полукровка не понял, что я проснулась от его манипуляций, и это было очень даже хорошо. Молчать и притворяться спящей мне нравилось больше, чем спорить с ним.
Я еще довольно-таки продолжительное время лежала без сна, вглядываясь в окутанный сумраком потолок балдахина. Глаза больше не слипались, и сердце вошло в привычный ритм. Хотя дергаться на любой резкий звук я пока не прекратила, будь то скрип кровати или фырк уснувшего пса. Но понемногу и они перестали вызывать такую реакцию. Мне показалось, что я лишь моргнула, но в следующий миг, когда раскрыла глаза, за окном царило утро.
Арэта продолжал спать все так же рядом, но уже на животе, зарывшись лицом в подушку. Без рубашки, только в штанах. Рельефные мускулы бугрились под смуглой кожей.
Я первый раз видела так близко раздетого мужчину, и с любопытством и смущением принялась изучать мужское тело. Оно так отличалось от моего собственного, что невольно вызывало непонятный восторг.