Племя Майи - стр. 20
– Я от Маньки, – затараторила я. – Как раз они и нужны.
– Какие ей?
– Любые, – не стала я привередничать. – Можно розы.
Хозяйка с прищуром на меня посмотрела, будто собиралась приняться за мой портрет.
– И почто Маньке цветы? Козлу своему за пазуху сунуть? Тогда пошипастее выберу. Обожди.
Зинаида Васильевна скрылась за воротами. Кажется, к благоверному продавщицы из продуктового у старушки имелись претензии. За время ее отсутствия я нашла в сумке немного наличности и сунула женщине, когда она возникла снова с охапкой роз.
– Желтые, к разлуке! – ехидно улыбнулась она.
Я протянула хозяйке деньги, рассыпаясь в благодарностях, а она только фыркнула:
– С ума сошла? Для благого дела ничего не жалко.
Гадая, шутила старушка или всерьез считала, что Манька собирается оприходовать счастливчика букетом роз, я поспешила обратно к храму.
Возможно, желтый и был удачным выбором для разлучения пары, но вот у тех, кто собрался возле церкви, цветы были преимущественно красного цвета. Впрочем, в таких обстоятельствах выбирать мне не приходилось.
У входа в храм громоздились венки, и прямо сейчас трое представительных мужчин в дорогих костюмах несли еще один – огромный, украшенный красно-белыми розами и черной лентой.
– «От администрации. Скорбим», – зачитала надпись на ней стоящая рядом женщина и обратилась к своему спутнику: – Скорбят они, как же! Ироды!
Тому, что жительница городка недолюбливала власть имущих, я нисколько не удивилась.
Когда собравшиеся принялись заходить в церковь, я поспешила следом, стараясь не отставать. Справа от входа я сразу увидела гроб и толпящихся возле него людей. Здесь уже было человек сорок, не меньше. Вскоре, когда все с улицы переместились сюда, стало понятно, что проститься с покойным решили многие. Хотя, возможно, в таких небольших городках принято хоронить всем миром. Кто знает, может, через пару минут сюда и Манька из магазина напротив прибежит с пакетом семечек и неподдельным сочувствием.
Наконец появился священник с длинной седой бородой, толпа почтительно расступилась. С того места, где я стояла, покойника было не разглядеть, а любопытство распирало. Сравнивать себя с мертвецом – затея так себе, но очень уж хотелось убедиться, что похожа я вовсе не на деда.
Собрав волю в кулак, я уставилась на пламя свечи, которую держала перед собой. Получалось из рук вон плохо, но со стороны, должно быть, выглядело почти благочестиво. Я все равно то и дело крутила головой, пытаясь понять, кто из присутствующих может являться мне родней.
Старушка, стоящая сейчас ближе всех к гробу? Или молодая девушка с упрямой каштановой челкой, выбивающейся из-под платка? А может быть, высокая полная женщина рядом с ней? Уж очень надрывно она рыдает. Так, что еще одной даме приходится поддерживать ее равновесие. Причем та чуть ли не вдвое меньше плачущей. А что, если миниатюрная женщина в длинном платье и есть моя родственница? Да, чисто внешне она не кажется настолько уж убитой горем, но неизвестно, что творится у нее внутри. Возможно, по сравнению с ее страданиями рыдания грузной дамы – цветочки.
Взгляд мой внезапно остановился еще на одной женщине. Лицо показалось мне знакомым. Светлые волосы собраны в строгий пучок, поверх накинута широкая кружевная лента, черный деловой костюм, серая шелковая рубашка: кажется, дорогая. Точно! Именно ее столик я заняла сегодня за завтраком в гостинице. Женщина как раз удачно закончила трапезу к моему приходу. Выходит, в администрации она вовсе не работала, а сюда приехала, как и я, на похороны, остановившись в единственной гостинице.