План «Барбаросса». Крушение Третьего рейха. 1941-1945 - стр. 14

При этом последнем заявлении эйфория от победного тона Гитлера заметно увяла, и при окончании его обращения «несколько сомневающихся [среди присутствующих] промолчали». Ибо здесь, произнесенная совершенно между прочим, прозвучала единственная непростительная военная ересь, которую по общему согласию необходимо было всегда избегать, – «война на два фронта».

Мнения военных по вопросу войны с Россией разделились почти поровну. «Прусская школа», предпочитающая наличие восточного союзника, все еще уравновешивала тех, идеологические убеждения которых определялись воображаемой стратегической необходимостью, потребностью в сырье и «жизненном пространстве». Но даже наибольшие энтузиасты не думали о нападении на Россию, пока существовал Западный фронт. Даже в «Майн кампф» это считалось бы главной ошибкой, единственным фатальным шагом, который уничтожил бы любое продвижение рейха к мировому господству. Генеральный штаб давно тревожила неизвестность в отношении веса и качества русских танков[23], сообщения о которых военной разведки вызывали такую тревогу, что обычно на них не обращали внимания, объявляя их «дезинформацией». Каждый высший офицер в германской армии в то или другое время предупреждал Гитлера об опасности нападения на Россию до тех пор, пока не будут развязаны руки на Западе, и оба – Браухич и Рундштедт – уверяли, что он давал им понять, что никогда не пойдет на это.

Но когда почти ровно год спустя эта идея начала обретать плоть и кровь в своем оперативном планировании, Гитлер мог с достаточным основанием утверждать, что Западный фронт больше не существует. Франция пала и заключила мир, а британцы были заперты на своей территории, где они бессильно зализывали свои раны. Битву за Британию, эту удивительную победу, стоившую так мало крови и столь необозримую по своим последствиям, тогда едва ли можно было вообразить – так же, как и предвидеть поражения итальянцев в Африке со всеми вытекающими из этого стратегическими осложнениями. В еще не померкшем блеске одержанной во Франции победы, при абсолютном господстве над всем Европейском континентом утверждение Гитлера, что вторжение в Россию будет не вторым, а первым, и последним, фронтом, имело под собой почву.

Как часто бывает в глобальных государственных делах, запущенный в ход процесс планирования неумолимо продолжался, в то время как окружающие обстоятельства уже изменялись по характеру и масштабам. До сих пор господствовавшее в воздухе люфтваффе встретило достойного противника. Некоторые секторы воздушного пространства Европы оказались для него закрытыми. Выяснилось, что управление операциями и технические средства для этого были не на высоте. Военно-морской флот был серьезно ослаблен из-за потерь, понесенных в Норвежской кампании. Программа постройки подводного флота отставала и была плохо спланирована – летом 1940 года имелось только 14 субмарин с запасом плавания до Килларни-Блаф на западе.

Все это затрудняло нанесение удара по Британии и делало невозможным ее покорение без долгого периода пересмотра приоритетов и тщательной подготовки. Но времени не было, или так казалось Гитлеру: «…B любой момент меня может уничтожить какой-нибудь преступник или безумец». Армия готова и непобедима. Из всех трех родов войск только она готова удовлетворить любые требования, предъявляемые германским народом. Как нелепо предположить, что этому великолепному механизму позволят остановиться; что вооруженные силы будут преобразованы по морскому образцу, чтобы сразиться с морской державой в ее собственной стихии! Господство, установленное в политике Гитлером над своими генералами, теперь было абсолютным, и он не опасался, что их военные победы, как бы поразительны они ни были, смогут угрожать этому. В самом деле, по-видимому, фюрер чувствовал, что его личная власть над армией усилится в подобной кампании с ее мощными идеологическими обертонами и будет оправдана тем неотступным вниманием, которое он намеревался посвятить ее проведению.