Пламя внутри кувшинок - стр. 3
не первый поезд счастья, как в тумане.
И если капелька росы звенит
и сердце вторит этой капле ранней,
по волнам рек мой ландыш серебрит,
наполнит мысль и душу мне заранее.
Так без реестра сеется добро
и сотворяется невидимый кристалл
души, – он и Цветаевой блистал.
И о добре не может быть старо.
Он поименно звал колокола
и Лермонтову радостно сверкал
на солнечном Кавказе среди скал, —
кристалл чистейших звуков. Так мала
услуга ландыша дать чистоту
и веру, словно победить врага.
Свет ландыша дает надежду, ту,
что защитит, как мама берегла.
29 июля 2025
***
Лазурь в душе! Не столько в море или в небе!
Храни ее как память о насущном хлебе.
Душа питается лазурью,
как булочкой и аллилуйей.
Но не давай души поганцам
ни укусить, ни обезглавить.
Им не понять из клетки чванства,
как тьму и солнце сопоставить,
что есть мечта и вечность в мире,
где им удобнее в сортире,
где уваженье лишь за плату,
как неважнецкая покупка
или письмо без адресата
не важное, пустое, – вата —
или пропитанная губка —
кровь закусить десной с зубами
и ковылять в глуши ногами.
И не лететь в плевках и дыме,
и не здороваться с чужими.
12 августа 2025 г.
***
Чудесен мир вне тупости, как пытки.
Пытаться исправлять неисправимые ошибки —
Как создавать условия для новых
чудовищных судьбы пробелов,
не о живых – о клонах
переживать в листочках белых
средь пестроты земного карнавала,
среди кошачьих стать сервалом,
дразнящим алчность дна – ему всё мало,
как дырок на мишени в тире
вместо картины о душевном мире.
Я создаю свой дом, в вершинах духа.
не сожрала чтоб новая проруха.
11 августа 2025 г.
***
«Беги, пока я танцую!» —
заманчивый шепот любовницы друга, шипя, отдается в ушах.
«Я просто рисую пейзаж…», – признается апрель.
Хоть настежь открыта ореховая дверь,
Бежать неохота. Бежит лишь грабитель и зверь.
Она и перстами прищелкивает, как огнем,
И мечет фигурами кукишей по зеркалам.
Апрельский сквозняк не дает нам остаться вдвоем,
Курительных струек свирепство и потный бедлам,
подчеркнутый варевом тонких потёмок вдвойне,
когда мир оплавился свечкой на той стороне,
куда не врывалась коллега любимого, – та,
что лихо танцует с прищелком перстов и креста,
упрятанного между пальцев. Когтистость и лак
перстам придают знак отличия. Дерзостно так
и музыка крови, и лак кровяной
из мягкого аромата уводят домой,
и дома пытают камланьем студеной зари,
где факелы—сталагмиты на раз—два—три
горят и не помнят щелчков из—под мышек. Спиной
восстала борьба. И соперницы всплеск стороной
проносят удары. Пылает стыдами лицо.
Что стыд одиночества, если есть множества перст,
готовых продлить танец смерти и щелкнуть в лицо,
умножив страданья по мигу любви. Краток, дерзок,
волнителен щёлк, ускользающий под тормоза.
Там спит стрекоза.
И месяц спустя всё окрасится светом тепла,
когда майский щебет птенцов озарит провода.
Тропинка вела к постижению зла и добра.
«Как цепко танцует!», – воскликнуло сердце, сполна
пропитанное этой чертовой сладкой весной.
Поди, успокой.
И не успокоишь, – так будет гореть красный лак,
умножив стыдовые всплески внутри колпака
ночных издевательств для гнома и зонтика, – так,
что гнома не видно, а зонтик открыт, как стена,
не скрывшая ничего от внимательных глаз,
огромных и выражающих ужас тогда, как сейчас.
И взмахи перстов, словно флагов над кораблем,
всё щелкают мимо внимания, где мы вдвоем, —