Пламя на воде - стр. 2
Сгоревшее время мое…
После чего резко махнул рукой, словно ставя точку в разговоре, и потянулся налить себе вина.
– Нечисть существует, – беззвучно, одними губами прошептал Ракис. – Я знаю.
Однако, наученный горьким опытом, повторять свое утверждение вслух не стал и тоже взялся за кувшин.
Глава I
Маленькая деревенская таверна, в меру убогая, в меру грязная, основательно пропитавшаяся за свой долгий век ароматами перебродившего пива и вареной капусты, закрылась на ночь. Не горели масляные лампы, развешанные над столами на вбитых в стену железных крюках. В темноте отсвечивал багровым лишь зев огромного камина, полного неостывших углей.
В углу чуть поодаль от камина, на охапке соломы, устроился на ночлег работник, местный дурачок по прозвищу Нелюд. Вообще-то обычно Нелюд ночевал на конюшне, но нынче там жил конь постояльца – огромный, черный, со страшными шипастыми копытами – и дурачок боялся на конюшню заходить. Потому спал здесь и ворочался с боку на бок, и вздрагивал беспокойно, не слыша сквозь сон привычных конюшенных звуков.
На втором этаже таверны, в тесной комнатке со скошенным потолком, не спали. Обнаженный мужчина, раскинувшийся на кровати среди сбитого, перекрученного белья, лежал, подперев голову кулаком. Сухое поджарое тело усыпали бисеринки пота; темные волосы сосульками липли ко лбу. На левом плече мужчины виднелась странная татуировка – раскинувшая крылья диковинная птица, ало-золотая, даже при слабом свете свечи переливающаяся яркими красками.
Сидящая в изножье женщина, тоже обнаженная, расчесывалась, склонив голову к плечу. Была она немолода, но миловидна и щедро одарена по-деревенски упругими формами. Настоящим богатством выглядели ее волосы, пшеничные, длинные, густые; женщина это, несомненно, понимала и нарочно красовалась, медленно проводя гребнем по всей длине роскошной гривы.
– Ты ведь уедешь, Барс, – грустно сказала она, словно продолжая начатый ранее разговор. – Что тебе, молодому, благородному, делать в нашей глуши. Вот пересидишь здесь свои неприятности – или что там у тебя стряслось – и уедешь. Уедешь ведь, честно скажи?
– Уеду, – согласился Барс.
– Вот видишь. Даже имени мне не назвал, прозвищем обошелся… Уедешь и забудешь, а я даже по имени тебя вспомнить не смогу…
– Кара, я ж тебе говорил уже. Нет у меня другого имени.
– Врешь, – припечатала Кара и хлюпнула носом.
– Ну что ты, в самом деле. Сырость-то не разводи.
– Барс, миленький… А возьми меня с собой? – Кара отбросила гребень, склонилась к лежащему, заговорила жарко: – Я тебе век благодарна буду. Обузой не стану, ни в жизнь. Что за доля тут вдовья у меня? Всегда одна, за работой света не вижу. Все брошу, кем скажешь поеду с тобой. А хочешь – таверну продадим, хоть какие гроши, но дадут за нее. Тебе все отдам, только возьми.
– Да ты думай, что говоришь, женщина!
– А что? – оскорбилась Кара. – Никакой грош лишним не бывает.
– Не могу я.
– Не нужна я тебе, вот и не можешь, – Кара всхлипнула, всхлипнула громче, а потом и вовсе заревела в голос, невнятно причитая сквозь слезы что-то про неладную бабскую долю.
– Тихо! – рявкнул Барс, моментально каменея.
– А что-о? Что я такого сказа-а-ла-а?
– Да тихо! – заорал Барс, слитным движением вскакивая с кровати.
С долгим звоном из окошка вылетело запотевшее стекло, и внутрь комнаты хлынул ночной кошмар.