Пламя - стр. 24
В зале находилось довольно много незнакомцев, в основном – пожилых. Заметив среди них Раису Аркадьевну, Даша кивнула ей.
– Массовка из дома престарелых. Наверное. Вряд ли у Зои было столько друзей, – процедила мать.
Вышло довольно громко, и несколько пар глаз уставились на них. Даша сложила руки перед собой и опустила голову. Ей было стыдно смотреть этим людям в лицо.
После окончания панихиды присутствующим разрешили подойти к гробу, чтобы попрощаться с усопшей. Люди встали в очередь, но один из стариков пропустил Дашу с мамой вперед. Очевидно, все знали, кем они приходились Зое.
Девушка на негнущихся ногах подошла к постаменту. Заглянула в гроб. Старушка будто спала, но ее веки не колыхались, а лицо было мертвенно бледным и безмятежным. Даша не знала, что ощущает. Все чувства в этот момент смешались. Бабушка была для нее каким-то очень далеким и родным человеком одновременно. Осознание потери было смутным, а шок от известия о наследстве делал ощущения еще более размытыми. Она бы все отдала за то, чтобы поговорить с бабушкой в последний раз, понять, о чем она думала перед смертью, как к ней относилась.
– Господи, – прошептала Любовь Андреевна, склоняясь над гробом и до боли сжимая руку дочери. – Бедная Зоя Александровна. Зачем? – Она всхлипнула. – Зачем?
Не понимая смысла слов, сказанных матерью, Даша посмотрела на нее. У Любови Андреевны из глаз катились настоящие слезы.
– Я ведь так хотела ей понравиться. Так хотела, – шепотом произнесла она, глядя на свекровь. – Была удобной, милой, услужливой, во всем угождала. Я так хотела, чтобы она приняла меня в семью, чтобы полюбила меня. Целый год я молча терпела все ее придирки и делала все как она хочет. А она мою доброту воспринимала лишь как слабость. Давила сильнее и сильнее, унижала, издевалась. Вот зачем нужно было все портить? Воевать со мной? Устраивать это соперничество? Все могло быть по-другому. А теперь…
Слезы из ее глаз катились уже градом. Даша подала матери платок, и та принялась дрожащими руками их вытирать. Мать определенно испытывала сильнейшие эмоции, но девушка не до конца понимала, какие именно. Боль вперемешку с обидой? Злость с жалостью? Возможно, Любовь Андреевна действительно жалела, что все так сложилось, и в чем-то даже ощущала и свою вину, но ни за что не признала бы это вслух. Даже здесь. Даже перед телом своей вечной соперницы.
Да, Даша полагала, что так и было. Обе считали себя соперницами в борьбе за одного мужчину: одна боролась за внимание сына, другая – за мужа. И обе, вероятно, были в чем-то не правы.
– Сама себя наказала, – подытожила Любовь Андреевна уже позже, на погребении. Погладила дочь по плечу. – Лишила себя общения с семьей. С такой хорошей внучкой. Ох, женщины, не всем из нас дана мудрость.
Дарье было плохо. Она ничего не говорила, только дрожала под жарким июльским солнцем, словно на морозе. Это были вторые похороны в ее жизни, первые – похороны отца – запомнились тем, что на них мама с бабушкой не смотрели друг на друга, а все посторонние подходили к маленькой Даше, чтобы сказать, как им ее жаль. Ей хотелось, чтобы на нее никто не показывал пальцем, не вздыхал и ничего не говорил, но взрослые продолжали бросать на нее сочувствующие взгляды и дружно качали головами.