Письма с Первой мировой (1914–1917) - стр. 95
А П. П. собирается на этих днях опять во Львов, встречает, кажется, кроме того свою жену. Я все-таки думаю, что он завтра нарочно поедет в Подволочиск, чтобы лично переговорить относительно причин моего ходатайства. По крайней мере, он сегодня за обедом говорил, что просто так послать рапорт без словесных комментариев не следует. Придется, значит, еще подождать. Все-таки я сильно надеюсь.
Я сегодня написал матери, что, может быть, удастся получить кратковременный отпуск и появиться на несколько дней в Риге, что мы теперь ищем как бы устроить это официально, с отпускной бумагой. Конечно, ни слова об истинных причинах. Если буду в Риге, то расскажу старшему брату, и только.
В остальном у нас без перемен, даже сог[170] – idem. Следует только отметить весьма предупредительное к нам отношение П. П-ча, деликатность чрезвычайная.
Левитский купил себе за трешник балалайку и бренчит на ней без устали, забывая даже французский язык. Какая ни на есть музыка, а все-таки музыка! <…>
Кутя всё не заходит. От матери Кольки Гефтера я сегодня получил письмо, в котором она мне только пишет, что сын ее до сих пор находится где-то под Москвой, не объясняя где, почему и в каком чине и должности. Для меня это загадочно, так как московские гренадеры, по газетным известиям, были уже во многих боях и потерпели весьма крупные потери. Почему он остался? Что же, я этому только рад.
Получил также сегодня открытку от Зайцева из Воронежа. Пишет, что у него сейчас там много работы. Говорят, что их переведут на Кавказ. Кажется так, что всё более или менее работают, только мы здесь в Волочиске почием на лаврах. <…>
Мне очень нравится Елпатьевский. Он пишет просто и сердечно. <…> Надо будет купить его «Крымские очерки»[171].
Милая, ты, может быть, удивляешься, почему я в последних письмах не задеваю тех вопросов, которые мучают нас обоих. Но я боюсь, что в таком случае письмо может и не дойти до тебя, я стал более осторожен. И я так надеюсь, что скоро, скоро мы с тобой лично обо всем поговорим, что нас волнует, чем мы живем. Все-таки я продолжаю верить, что к весне война кончится.
Шурочка, дорогая, как хорошо будет наше свидание, только бы не сглазить! Ты мне только обещай, милая, что если почему-либо моя поездка не состоится, ты не будешь отчаиваться и падать духом. Поверь, что я постараюсь изыскать другой путь, другие поводы.
Твой Ежка.
<…>
35.
Волочиск, 20-го ноября 1914
Милая, сомнения терзают меня, сегодня я порядочно нервничал. Дело об отпуске осложняется чем дальше, тем больше. Дело об отпуске осложняется чем дальше, тем больше. П. П. поехал сегодня в Подволочиск, но наткнулся на целый ряд «но». Надо предварительно отметить, что начальник] эвакуационного] п[ункта], который отпустил коллегу на месяц, о чем я тебе раньше писал, недавно сменен за что-то, а на его место назначен весьма суровый служака, наводящий ужас и страх на всех. При старом-то это было бы пустяк устроить, и сомнений не могло бы даже быть. Тот был милейший господин!
Другая личность, играющая некоторую роль, это главн[ый] врач эвакуационного] п[ункта]. Он недавно уехал на целый месяц. Это не беда, что он уехал, потому что он личность суровая и взбалмошная. Он обижался, когда его называли доктором – он прежде всего статский советник!.. Его сейчас заменяет его помощник, очень милый и предупредительный господин, который с удовольствием сделает всё что может. Вот та обстановка, в которой приходится действовать.