Письма с Первой мировой (1914–1917) - стр. 67

Тут совсем, совсем не то, что в России, совсем другой дух. Никто не смеется.

Твой Е.

Волочиск, 12-го октября 1914.

Миленькая моя Шурочка. Ну вот, наконец, могу опять беседовать с тобой. Пишу тебе рано утром, кругом все еще спят. Пишу со скрежетом зубовным – холодно адски. Впрочем, расскажу всё по порядку.

Писал я тебе со станции Ворожбы. Всё ближе мы подъезжали к Киеву. Пейзаж тебе знакомый, для меня же отчасти новый. Оригинальны длинные ряды пирамидальных тополей вдоль линии железной дороги, в особенности при скудном освещении на какой-нибудь захолустной станции ночью: кругом всё тихо, в вагонах спят, слышен только непрекращающийся шелест сухих листьев и вырастают два фантастических ряда серебристых великанов…

Что меня еще поразило, так это увядающая природа, осень на полях и в лесах. Какое богатство оттенков в окраске листвы: от светлого, соломенно-желтого до темно-бурого! Увидишь с высоты насыпи издали леса в осеннем уборе и поймешь, что значит «золотая осень». А общий ржавый оттенок полей и лугов, перерезанный черными полосами свежевспаханного поля! А уныло-бурое пятно одиноко стоящей березки на фоне яркой зелени молодых озимых полей! Какая красота! Какое богатство!

Можешь себе представить, Шурочка, как я был восхищен, подъезжая к Киеву! Тебе знакомая картина, я же вижу его впервые. Да, чуден Днепр в ясную погоду и роскошен город Киев! И опять-таки всё это в рамке золотой осени! Остается только поставить ряд восклицательных знаков!!!

К глубокому моему сожалению, нам в Киеве пришлось остаться только два часа. За это время мы вдвоем с Левитским старались посмотреть как можно больше. Проехались по всему Крещатику, поднялись на гору над ев. Владим. (Свято-Владимирским собором. – Сост.) и обозревали оттуда роскошные виды на Подол! Проехали мимо университета, были в Десятинной церкви. На Крещатике заходили в ряд магазинов и пополняли запасы, закупили что нужно. А затем дальше…

В Проскурове[128] мы оставили 3 госпиталя, а сами в единственном числе поехали дальше, всё ближе к границе. Всё больше и больше менялись картины на станциях, народу всё меньше, почти одни только военные. Да и самый пейзаж менялся, всё реже и реже становились хутора, всё пустынней местность. То и дело встречались поезда с ранеными и пустые обозные. Долгие остановки на разъездах, в полях. Таким образом, только к 8-ми часам вечера третьего дня мы приехали в Волочиск. На станции только военные, раненые, сестры милосердия. Разговоры только о войне. Смеха нет, все серьезны, даже угрюмы. Здесь уже вполне чувствуется война. На платформе товарной станции трофеи: австрийские пушки, мортиры, обозы.

С самого же начала у нас завязался разговор с одним полковым врачом, получившим отпуск на две недели – у него контужена нога и сильный ревматизм. Он нам рассказал много интересного, чего в письме, к сожалению, не передашь… Одно для меня стало ясно, что борьба ведется со страшным ожесточением, что условия кампании весьма тяжелые, по утверждению офицеров, бывших в Манчжурии, даже тяжелей японской кампании, и что мы во всяком случае победим, хотя, вероятно, не раньше, чем через год! Кровь течет широкой рекой, и много еще крови будет пролито… Наша работа здесь будет едва ли многим разниться от работы в Воронеже, та же эвакуация… Будем наматывать свежие бинты на старые…