Письма к Богу - стр. 3
Лиза протянула листок Петру Васильевичу. В комнате стояла тишина. Дождик резко усилился, набирая темп. С этого хмурого неприветливого утра и необычного письма началась интересная история маленькой провинциальной почты и её небольшого коллектива. История, сумевшая выйти за пределы и повлиять на многие сердца, не оставив равнодушным никого в округе.
Глава 2
Лиза открыла дверь своей квартиры и, бросив зонт в сторону, громко крикнула:
– Мам, это я.
Мать сидела в инвалидном кресле на кухне у окна. Седые пряди торчали в беспорядке. Было видно, что расчёска давно не гуляла по волосам, дав им вольное существование.
– Ясно, что ты, кто же еще, – прошипела она.
– Мам, я тебе гранатик купила и немного яблок, – Лиза поставила сумку на стол и краем глаза следила за матерью, которая, отъехав от окна, направила свой транспорт вон из кухни.
– На фиг мне твои гранатики. Деньги только переводишь. Мне бы в могилу быстрее.
– Мам, ну что ты говоришь?..
– Мне твои яблоки не нужны. Какая в них польза, весною-то. Вот когда молодые пойдут, тогда и покупай.
Проезжая мимо стола, она взяла яблоко и понюхала:
– Одна химия. Вон как наполировали, на новогоднюю елку можно вешать, сволочи. Травят нас, как тараканов. Сигареты купила?
– Купила. Между прочим, сигареты тоже яд, да еще какой. Тебе ничем не угодишь, чтобы не сделала – все плохо.
– А чего хорошего-то – в коляске по дому гонять?
– Ну, я же не виновата, что ты себя довела до инвалидности, – немного повысив голос, сказала Лиза, и тут же пожалела об этом.
– Не кричи на мать. Не виновата она. А кормить, поить, учить, одевать вас надо было на что, а? Отец-то палец о палец не ударил. Одна всё тащила.
Лиза, не снимая куртки, села за стол и грустно посмотрела на мать, на ее до боли родные руки, которые когда-то ее гладили и дарили, пусть маленькие, но подарочки: «Мама, мамочка, где ты та, которая умела улыбаться».
Мать развернула свою коляску в сторону дочери и зло посмотрела на нее.
– Что, сказать нечего?
– И что мне теперь сделать, чтобы вину свою снять перед тобой. Ну, прости, что я у тебя родилась, и Тольку прости, – слезы покатились по Лизинам бледным щекам. В груди стоял ком боли и безысходности. Радости она не испытывала уже давно. Да! Радость можно потерять, как потерять что угодно: девственность, честь, ум и так до бесконечности, пока не превратишься в нечто нечеловеческое. Слезы текли сами собой, как уже привычный ритуал, без них не проходило ни одного дня.
– Ну ладно, ладно, доченька, успокойся, я ведь не со зла.
– А с чего? Каждый день одно и то же.
– Жизнь такая собачья, – она достала сигарету и, прикурив, глубоко затянулась.
– Крыша над головой есть, еда тоже. Я тебе во всем помогаю, Толик не забывает. Думать теперь о душе надо.
– Похоронить быстрее хочешь. Конечно, я тебе мешаю. Вот придешь как-нибудь, а меня нету. Я вниз головой с балкона. О душе заговорила.
– Ох, мама, мама, – Лиза, тяжело вздохнув, встала с табурета и поплелась в коридор раздеваться. – Разве только перед смертью о душе думать надо. Если бы мы все о ней каждый день думали, наверное, все по-другому сложилось бы. Устала я очень.
– Прости меня, доченька, говорю чушь всякую. Иди, поешь, я вон картошки натушила.
– Где? На плите пусто.
– Да вон в одеялко закутала, чтобы не остыла.