Письма и документы. 1917–1922 - стр. 4

В конце 1903 г. положение изменилось. Дрязги в верхах привели к выходу Ленина из редакции, Мартов вернулся в нее и был введен в Совет партии. Продолжая обвинять большевиков в стремлении установить в партии режим диктатуры, он призывал, однако, не идти на крайние меры, надеясь на сохранение единства. Эта идея, предопределившая многие, казалось бы, неоправданные (и, видимо, так было на самом деле) уступки большевикам, а позже и их режиму, оставалась доминирующей для политической деятельности Мартова до конца его дней. Так, оставаясь в основном в пределах своего «Приличенска», Мартов шел на компромиссы не только в политическом, но и в моральном отношении. Собственно говоря, иначе в политике и не могло быть. Высоконравственный Юлий Осипович учился тому, что, говоря словами Н. Г. Чернышевского, «политика – это не тротуар Невского проспекта».

Новые споры между большевиками и меньшевиками разыгрались, когда в 1905 г. в России началась революция. Ленину схема революции представлялась как спланированный захват центральной власти при опоре на вооруженное восстание, Мартов видел ее в постепенной замене дезинтегрированного центрального аппарата широкой сетью органов революционного самоуправления[5]. Возвратившись в Россию в октябре 1905 г., Мартов стал членом Исполкома Петербургского Совета рабочих депутатов (здесь он резко выступал против попыток большевиков поставить Советы под партийный контроль), членом меньшевистского центра и редколлегии социал-демократической газеты «Начало». Массу статей он посвятил конкретным перипетиям революции. В апреле 1906 г. он был арестован, вскоре освобожден, через три месяца опять арестован с компрометирующими бумагами, но все же до суда дело не дошло. В сентябре 1906 г. Мартов вышел из заключения и выехал за рубеж.

В продолжавшихся фракционных столкновениях меньшевиков с большевиками моральные соображения играли немалую роль, и Мартов был особенно активен в разоблачении «этического релятивизма» Ленина и его сторонников. Теперь оно было связано с «эксами» – бандитскими грабительскими налетами большевистских боевиков для пополнения кассы Большевистского центра, действовавшего втайне от официальных партийных органов, – и наследством Н. П. Шмита. Что касается «эксов», то они были по настоянию меньшевиков категорически запрещены IV партийным съездом в 1906 г. (V съезд в 1907 г. подтвердил это решение, дополнив его требованием о роспуске всех боевых дружин.) Но большевики продолжали экспроприации, причем общее руководство ими находилось в руках Ленина. В январе 1908 г. произошла особо крупная тифлисская экспроприация. Большевики пытались сбыть в Стокгольме, Мюнхене, Париже, Женеве 500-рублевые купюры. Операция оказалась в основном безуспешной, так как русскими властями было передано за границу подробное описание похищенных денег. Дело о наследстве Шмита было связано с целым рядом подлых поступков видных большевиков – женитьбой их ставленника Таратуты на богатой наследнице, угрозами убийств и т. п.[6] В 1911 г. Мартов выпустил брошюру «Спасители или упразднители?», посвященную этим преступным похождениям Большевистского центра. Правда о большевистской уголовщине была настолько потрясающей, что даже такие авторитеты, как теоретик марксизма, видный германский социал-демократ К. Каутский, взяли Ленина под защиту. Б. И. Николаевский вспомнил, что через много лет он разговаривал на эту тему с Каутским, который счел свои тогдашние отзывы о Мартове «одной из самых тягостных своих ошибок, но подробно объяснял, что поверить Мартову тогда он не мог, что нужен был опыт революции 1917 года и последующих лет, чтобы правильно понять Ленина и убедиться в обоснованности тогдашних обвинений Мартова»