Пища любви - стр. 9
Мытье стаканов – скучное дело, особенно если ты влюблен. Чтобы немного развлечься, Томмазо свистнул, привлекая к себе внимание своего приятеля Бруно, который готовил неподалеку zabaione[7].
– Слушай-ка, Бруно, а я влюбился.
– Это хорошо, – кивнул Бруно, сосредоточенный на сабайоне, который он готовил в традиционном горшочке с круглым дном и теперь как раз держал его на огне – Но не ново. Вчера ты тоже был влюблен.
– Нет, это совсем другое дело. Она американка. Блондинка и очень умная.
Бруно хмыкнул.
– Скажи, Бруно, как ты готовишь sugo di lepre?
Вопрос, касавшийся скорее еды, чем женщин, настолько удивил Бруно, что он даже поднял глаза на Томмазо. Бруно был не такой симпатичный, как его приятель, – тяжеловат и немного неуклюж. От стеснения он никогда не смотрел на собеседника и не опускал глаза только тогда, когда перед ним было нечто, что можно приготовить. Так было и сейчас.
– Ну, жаришь зайчатину вместе с небольшим количеством грудинки… – начал он.
– Грудинки! – Томмазо хлопнул себя по лбу. – Я как чувствовал, что что-то забыл.
– Потом вынимаешь зайчатину и грудинку, обжариваешь немного лука и чеснока, но очень осторожно. Выливаешь бутылку красного «санджиовезе», добавляешь корицу, гвоздику, розмарин и много-много тимьяна…
– Черт! Еще и тимьян.
– …кладешь зайчатину обратно и тушишь не меньше двух часов, пока мясо не начнет разваливаться в соусе, который делается таким вязким, что становится похож на густой клей.
– Два часа! – воскликнул Томмазо, который не помнил, говорил ли он девушке, что это блюдо нужно так долго готовить.
– Перед тем как подать на стол, само собой, вынимаешь все кости.
– Дьявол!
– А почему ты спрашиваешь?
– Черт!
– Объясни, что произошло, – терпеливо выспрашивал Бруно. Он разложил крем по порционным горшочкам и убрал в холодильник. Крем подавали в составе сложного блюда из холодных и теплых ингредиентов: чуть подтаявшего персикового мороженого, охлажденного вина, небольшого количества теплого и менее густого сабайона из гусиных яиц, а также шерри «марсала». Крем накрывали сушеными листьями мяты, посыпали жареными бобами и украшали цветочными лепестками.
Когда Томмазо закончил свой рассказ, Бруно спокойно подвел итог:
– И ты подарил ей зайца.
– Да. Лучшего из тех, что получил в «Гильеми».
– Очень романтично.
– Да. Разве нет?
– Другие мужчины дарят цветы. А ты, Томмазо, даришь труп животного. Труп детеныша животного. Причем американке.
Томмазо призадумался.
– Что ж, – продолжал Бруно. – По крайней мере, она не вегетарианка. Их в Америке навалом.
– Ты думаешь, заяц – это ошибка?
Бруно пожал плечами.
– Она спросила, как его освежевать, – вспомнил Томмазо. – Я еще удивился. Ведь большинство женщин знают, как свежевать дичь, разве нет?
– Наверно, на американок это не распространяется.
Томмазо сжал руку в кулак и ударил себя по ладони.
– Куда смотрят их матери? И чему их учат в школе, хотел бы я знать?
– Видимо, приемам орального секса, – сухо произнес Бруно. – Я точно не знаю.
– Черт! Черт! Черт! Да, заяц – это моя ошибка. Нужно было подарить ей tortellini[8]. Любой дурак сможет приготовить tortellini. Даже я смогу их приготовить. Если бы я поехал за чем-нибудь другим, ничего бы не было.
– Si nonnema teneva ’о cazzo, ’a chiammavamo nonno[9], – спокойно возразил Бруно. – Слишком много «если». Почему бы тебе просто не позвонить и не дать ей правильный рецепт?