Писатель - стр. 13

Нет первых слов мечтателем.

Но Саша варится в отваге, —

Не есть, но будет он писателем.

– Постой! – Твердит ему внутри смотритель, —

Пора не «будет», «Быть» и «есть» творцом!

А голос изнутри, он – повелитель, —

Прозрение с огранкой, да с ларцом.

Забыты развлечения и люди,

Прогулки под луной и море.

Отвергнуты все прочие, как судьи,

В покой ушли печаль и горе.

Вокруг, стены четыре,

Внутри желание писать.

В сердцах он мышь на сыре,

Но разум видит лишь кровать.

То место, где возможно полежать,

И отдохнуть, извилины баюкая.

Но волю нужно рядышком сажать,

И мозг тихонько нежно тюкая.

Стол, стул, тетрадь и ручка,

Пора поставить слово на бумагу.

О! В голове сгустилась тучка,

Он изобрёл порыв, как будто сагу!

Вначале все прекрасно знают,

Любой из опыта, как манна.

При этом, все извилины растают,

А телу, из бальзама с мёдом ванна.

Зрачки расширятся, под общий фокус,

И приукрасятся все чувства восприятия.

По венам потечёт приятный тонус,

Внутри и внешне мир создаст объятия.

Так происходит и с литературой,

Которую ты только начинаешь созидать. —

Как из простой макулатуры,

Твой разум жизнь начнёт давать!

Пришла идея, мозг идёт в конец,

Сначала и до финиша истории.

Вот ты уже историк и творец,

На суше, в высоте, и в акватории.

Увидел Александр вспышку,

И родилась история романа.

Обычный примет за отрыжку,

Писателю откроется, как рана.

Да, да… писателю! Он стал им,

Писателем становятся внутри.

Профессиям диплом необходим,

А богу слова только мысли три:

Одна становится идеей,

Что говорит: «Пора ваять нам!»

Другая, создаёт движение аллей,

А третья, по аллеям движет всю реальность к снам!

Та вспышка обрела чертоги, —

Фундамент для строения романа.

Начало, середину и итоги,

Наружный силуэт, и внутренность кармана.

Прообразы героев и места событий,

Зачем движение, – где цель.

Из смеси смысла, слов, как сбитень,

Где гладь эмоций, чувственная мель.

Так первые наброски пустошь измарали,

И белая бумага чёрным зарябила.

Пока, наивно, творчески и без морали,

Как будто правила системные убила.

Роман решил писать в частях,

По несколько этапов жизни.

Оставить можно было часть в костях,

Вернуться, только свистни.

Так легче думать о глобальном,

И малое лепить под, что побольше.

И не копаться вечностью в провальном,

Перечеркнул, переписал, и пусть подольше.

Зато, коррекция проходит под контролем,

Не всё то творчество, что абы как.

Шедевр не бывает слабеньким покоем,

Он будет безупречен, лишь прознав впросак.

Как на станке верёвки крутят,

Так и сюжет быть должен витиеват.

За рак мозгов, конечно же осудят,

Но автор этому безмерно рад.

Для творчества нет «хорошо» и «плохо»,

А ненависть такая же любовь!

Нормально – это очень сухо,

От ненависти до любви – играет кровь!

Поэтому, все обожают тарабарщину читать,

Где даже предисловие, как горы.

Там можно ползать и летать,

И обсуждать весь мир и ссоры.

Спускаться с ветерком,

Да залезать с напрягом.

И осуждать героя с синяком,

Хотя, лукавя, так… с натягом.

Как жизнь, все части – это тропы вдаль,

В один логический конец.

И то, что часть закончится безмерно жаль,

Но есть роман, такой вот автор льстец.

Героев срисовал с семьи своей,

Задействовал весь скоп по линии.

В сюжет, без родственных соплей,

Без жалости, хоть от мороза синие.

По личностям в одёжи их одел,

И каждому герою гардероб огромный.

Покраше юному, скуднее, кто неспел.

Не модельер, но выдумать он годный.