Пираты Венеры - стр. 17
Никогда, говорю это как очевидец таинственного и великого обстоятельства, никогда Карсон Нейпир больше не скажет, что в этом мире он понял все, что хотел, во всем разобрался или что для него на этом свете не осталось секретов.
Часы показывали до старта девять минут с мелочью. Я благословил небеса за то, что они дали мне испытать этот миг, время глубокого постижения мира как части себя и себя как его составляющей. Может быть, те же космические чувства испытывает человек за девять минут до собственной казни? Не знаю. Даже сопряженные с фатальной обреченностью – непременным условием твоего исчезновения с поверхности мира земного, – они должны быть настолько же пронизывающи и глубоки.
Через девять минут я должен буду исчезнуть с поверхности этого мира и… И что там дальше – никто не знал. Чет или нечет, выбор невелик. Или меня разорвет в миг нажатия кнопки «пуск», или…
Семь минут! В горле моем пересохло. Вкус оливки остался на корне языка, помимо желания сделавшись ароматом прощания. Вкусом последнего причащения к земному, обыденному, дорогому до боли в глазах, до умоисступления.
Четыре минуты!
Тридцать пять миллионов миль… дней за сорок, поди. Сорок дней вне времен. Очень как-то символично, знаете. Нет, не поддаваться этой символике, страху. Но, с другой стороны, если правда, что лишь после смерти живое существо перестает испытывать страх, то лучше уж я побоюсь… Побоюсь, порубаюсь еще, волну погоню… Через сорок дней Карсон Нейпир вам еще скажет оттуда, что…
Две минуты!
Взглянув на кислородный баллон, я чуть-чуть приоткрыл кран.
Минута! Я подумал о маме – не встретимся ли мы где-нибудь по пути?
Тридцать секунд! Положил почему-то ледяную руку на почему-то теплый рычаг. Пятнадцать секунд! Десять, пять, четыре, три, два, один!
Я потянул рычаг.
Раздался оглушительный грохот. Ракета ринулась вперед и взлетела!
Мне даже не сразу стало понятно, что мы с ней стартовали. В момент запуска я ощутил в крови такой мощнейший выплеск какого-то гормона, что потерял представление, где я, кто и что со мной. Только когда бревном, брошенным в жидкий металл, как где-нибудь в доках Санта-Моники, где плавят корпуса старых судов, я изгорел и обуглился в своем страхе за сотую долю секунды, ничего не слыша вообще, с какими-то свинцовыми пробками в ушах, а потом посмотрел в иллюминатор – тот дал очень туманную картинку. Может, на древних фотопластинах, выполненных с помощью астрографа, так и выглядела планетарная жизнь, скоплением сияющих штрихов, я не знаю. Но или начальная скорость была так велика, или моего жизненного знания не хватило – только я не сумел вообще понять, что я, собственно, вижу. Все, понимаете, смазано. Точно локтем провели по сырому полотну. Такая картина маслом. Авангардизм.
Легкость, с которой прошел старт, страшно меня удивила. Надо сказать, что вопреки моим ожиданиям в кабине не произошло никаких серьезных изменений. Возникло ощущение, будто та самая железная рыцарская перчатка вдавила меня в кресло. Вдавила – и выдавила. Создалось впечатление, будто я сижу где-нибудь… ну, в уютном холле, что ли… где-то на твердой земле.
Первые несколько секунд до выхода из атмосферы движения практически не ощущалось. Я сделал все, что от меня зависело. Теперь оставалось только одно – довериться силе инерции, гравитации и удаче. Я освободился от ремней безопасности и прошелся по отсеку, посматривая в иллюминаторы, расположенные по бокам, снизу и сверху. Картина была другая. В пульсирующих красных кругах, расходящихся перед моими глазами, стояло недвижимо черное пространство, усыпанное бессчетными сверкающими точками.