Пионерская клятва на крови - стр. 8
Генке очень хотелось выкрикнуть в ответ «Сам ты тупой!», раз принял Людмилу Леонидовну за его маму. Глупее ничего в голову не пришло? Да, может, Генка еще и старше. Ему уже четырнадцать, даже четырнадцать с половиной. А этому верзиле, хоть он и больше – не только крупнее, выше, толще, но наверняка вдвое или втрое сильнее – пока еще только тринадцать. Значит, сам он маленький и разговаривать нормально не умеет.
Только ничего Генка, конечно, не выкрикнул. Как всегда. Не осмелился, не смог, испугался. Но ведь силы действительно не равны. Слишком не равны. И разве виноват Генка, что природа так несправедливо распорядилась? Что одни уже в тринадцать догоняют по росту взрослых, а других словно что-то к земле прижимает, не дает вытянуться. И даже если есть за четверых, нужный вес никак не набирается, ноги и руки так и остаются тонкими и угловатыми, как надломанные спички.
И пожаловаться тоже не вариант. Ябед никто не любит. Да и сам Генка тоже. Он никогда, как бы плохо ему ни было, не ябедничал и никому не жаловался. Поэтому оставалось лишь молча терпеть, или…
Можно убраться отсюда, сбежать. То есть, конечно, гордо удалиться, делая вид, что рядом никого нет, а тебе просто надоело сидеть всю дорогу на одном месте.
Генка так и поступил: соскользнул с сиденья, надеясь, что все получится, торопливо шагнул к проходу, повернул. Да и пусть, что девчонка страшная – он с ней и заговаривать не собирался – зато уж точно не станет цепляться, побоявшись, что Генка в ответ легко поднимет ее на смех. В любом случае лучше сидеть с ней, чем с этим умственно-отсталым быдловатым верзилой. Но то ли он запнулся сам, то ли здоровяк нарочно в последний момент подставил подножку. Еще и автобус некстати подпрыгнул на невидимой колдобине… В общем, Генка не просто упал, он пролетел вдоль прохода рыбкой. Хорошо, что успел подставить руки и не растянулся плашмя, ткнувшись лицом в затоптанный пол. Но теперь он стоял на четвереньках, и можно было не оглядываться по сторонам, и без того понятно: все это видели и, конечно, смеялись, кто тайком, кто открыто, показывали пальцем и говорили друг другу, какой он жалкий недотепа и неудачник.
– Э-э-э… – раздалось над головой, а перед глазами возникли ноги в чуть потертых кедах и слегка коротковатых, открывающих голые костлявые лодыжки джинсах.
Генка сразу догадался, что это вожатый Коля, который хотел позвать его по имени, но, само собой, не вспомнил, поэтому произнес почему-то показавшееся насмешкой:
– Мальчик! – поинтересовался: – Ты не ушибся? – И протянул Генке ладонь. – Давай руку, помогу встать.
Словно какому-то старику. Будто Генка настолько слабый и немощный, что сам не способен подняться. От досады и обиды защипало в глазах и заскребло в горле. Но не хватало еще расплакаться. Тогда останется только одно – провалиться сквозь землю.
– Не надо! – вырвался сам собой отчаянный и тонкий голос.
Генка подскочил, стараясь не смотреть ни перед собой, ни по сторонам, попятился, а оказавшись возле свободного кресла рядом с похожей на лошадь девчонкой, юркнул на него, наклонил голову, уставился на собственные сложенные на коленях руки. Но его и тут не оставили в покое.
– Белянкин! Гена! – Теперь уже не вожатый, а воспитательница. Опять примчалась с проверкой, наверняка подсмотрев имя и фамилию в списке. – Вот куда тебя с места понесло? Разве можно ходить во время движения. – А сама-то ходила! – С тобой все в порядке?