Пиковая дама – червоный валет. Том второй - стр. 17

– Ты еще здесь, не ушел? – Алексей шутливо погрозил кулаком.

– Теперь ушел! – Гусарь махнул на удачу рукой и в следующий миг смешался с цветастой чередой отдыхающих.

* * *

Вид, открывавшийся с Барыкинской галереи на Волгу, был великолепен, зачаровывал сердце своей необъятностью и неторопливой вольностью, которая так дорога, так мила русской душе. Перед взором во всем величии простора и шири раскинулась могучая река, несущая на зеркальной груди без счету разномастных судов, пароходов и бездну снующих лодок. Одухотворенные паром иль парусами суда тянулись по водной глади, бороздя ее во всех направлениях.

– Экая красотища-а! Аж в груди жжет!

– Да, ишь как матушка по весне разбоярилась… Эт, милейший, вам целое море! Вы гляньте, гляньте… То-то и оно… Напрасно глаз трудите. В это времечко у Волги берегов нет. А какие тут, батенька, при луне картины для созерцания берутся! Жаль, уезжаем нынче, уж не увидим…А вы скажете тоже, Яков Антонович… Какой к бесу Неаполь! Право, нашли, с чем сравнить, ей-Богу, ревниво-с! Наши картины куда как лучше итальянских. Вы только вообразите… сей пейзаж, утопающий в серебристом свете луны, это ж какое-с зрелище глазу! Поэзия!

– Возможно, Иван Порфирьевич, под влиянием этой картины здесь развернулась чувством чья-то душа. Вот тут, как пить дать, дрогнуло симпатией не одно сердце… Эх, судьба – вечная загадка…

Алексей неторопливо прошел мимо задушевно судачивших мужчин, по виду – путешествующих по Волге с делами чиновников, и остановился у белых перил галереи. Налетавший ветерок трепал полы его сюртука, ерошил волосы, принося с собой печальное эхо пароходного гудка, что оглашало прозрачный воздух далеко вокруг. На берегу, унизанном лодками и судами, шла обычная кипень: крик и шум работающего люда, стук плотницких топоров и визг пил, грохот сваливаемых бревен и катание бочек.

Алексей хотел было прислушаться к любопытному разговору стоявших чуть поодаль мужчин, но мысли не слушались, щетинились, кололи друг друга, перескакивая с места на место. Ему вдруг вспомнился встретивший его при входе на пристань полицейский наряд, состоявший из двух околоточных надзирателей и троих нижних чинов, скрывавшихся в густой тени нижних галерей: усиленный состав представителей порядка держался Барыкиным на всякий случай, ибо хотя и редко, а скандалы и драки случались. Вспомнилась и наружная галерея, на которой, как шутили саратовцы, «ради вони и сырости» был устроен пятирожковый фонтан с водоемом, в котором плавали полууснувшие рыбины и безобразные черепахи. Вид этого аквариума действительно производил грустное впечатление; да и что можно было ожидать от простого чугунного чана, полного мутной воды? «Ни зелени, понимаешь, ни поэтической скалы, ни романтических гротов, ни грунта на дне! Тьфу, срамота! – частенько проходился за рюмкой Алешкин отец по барыкинской затее. – Что-с это такое? Я требую ответа! В этой ржавой кадушке ровным счетом ни черта нет! Я вам ответственно заявляю. Вот зачем она устроена? Ну-с, разве для плаванья в ней пьяных купеческих сынков?.. Впрочем, Россия живет для того, чтобы жрать от пуза да утопиться в кадке с водкой. Уж лучше бы Барыкин и впрямь залил чан водкой, коль у него денег – куры не клюют. Тут тебе и почет, тут и память людская!»