Пифагор, или Вы будете счастливы - стр. 9
– Как хоть выглядит этот… любитель фэншуя? Кто заберёт? – растерянно спросил Крапивин, уставившись на раскачивающуюся в руках довольного деда пятиярусную конструкцию на этот раз из глиняных миниатюрных колокольчиков.
Самый обычный вариант из дедовых и самый любимый внуком. Ещё ему нравились деревянные. Звук ветра получался тогда тихий и какой-то настоящий, земной.
Обычно дед всё делал своими руками, а керамику обжигал в печи, которую специально и заказал. Иначе, говорит, температуры не стабильные, тепло неравномерное, звук не тот. Сейчас колокольчики издавали тихий уютный перестук-перезвон. Как глина редкого сорта поёт? Ну вот так это примерно и было, только ещё лучше. Потому что глину дед выбирал самую уникальную.
– А кто его знает? – философски покрутил пальцами в воздухе дед. Высокий, сутулый, он снял фартук, перепачканный в глине и красках, зацепился за очки, чертыхнулся. Его цепкие серые глаза насмешливо впились во внука: – Да! Сказали, как объявишься на Медее, позвонить из космопорта вот по этому номеру, сказать, что привёз песню ветра. Есть, говорят, там местная связь, ты, говорят, поймёшь. Вот и прикидывай, Даня. А мне привези глины той, поющей. Попросили у меня флейту, окарину, давно не делал. Из той глины, наверное, хорошо получится, колокольчики из неё хорошо поют.
– Понял, – сказал Крапивин и рассмеялся: – Ну ты, дед, даёшь, на Медею забрался. Или ещё дальше посылку повезут?
– А не знаю, это всё наш менеджер трещит «расширять сеть надо, расширять, прогорим». Ну что я человека подводить буду. Да я бы их лепил и лепил, и слушал. Опять же, куда их девать? Вот в чём вопрос. Я ведь завалю вас ими. В общем, сошлись наши с ним интересы, всё по фэншую, гармония сплошная…
Про Медею и леммингов
Кэп высадил отпускника в космопорте в Галаге, на Медее, заправился и уже через пару часов Крапивин плёлся в очереди на выход. Плёлся потому, что тянул за собой тележку с Пифагором, посылкой и своим рюкзаком, а впереди двигалась какая-то то ли труппа, то ли группа. Музыканты или циркачи, кто их разберёт. Ещё сложнее было назвать их людьми. Это был народ с Оломеи. Похожие на слизняков, они шли-не шли, ползли-не ползли, перебиваясь какими-то рывками. То взбрасываясь, то опадая и прилепляясь к полу, к стенам студенистыми тушами, затянутыми в литые, тянущиеся как резина комбезы. Цвета комбезов были, как сказал бы Лапин «пастельными», он так называл всё мутноватое и непонятное.
Один из слизняков нёс шест. На шесте была натянута струна. На струне крутился второй. Он походил на кулак, вцепившийся в струну. Кулак этот ничего, казалось, не делал, но струна тоненько выла. Тоскливо так выла. Или это он подвывал?! Тут Крапивин чуть не рассмеялся, но сдержался, так и до скандала межпланетного недалеко. Обидятся ещё. Потом пожалел, что никогда не разговаривал ни с одним человеком-слизняком, никогда не слышал их голос. О чём думает человек-слизняк? Кроме того, он никак не мог решить, за кого их принять: за артистов с репризой или за певца с песней и музыкальным инструментом.
Он обернулся. Почему обернулся, сам не знал. Почему не сделал этого раньше?! Любовался поющими оломейцами!.. Пифагора на тележке не было. Его не было нигде…
Стоять здесь и озираться можно долго, толку от этого никакого. Такое уж место, просматривается на раз. На Медее в Галаге космопорт древний, огромный и пустынный. Рассказывают, что таких космопортов несколько и никто не знает, сколько их на самом деле.