Петров, к доске! - стр. 9
Сейчас по той же причине разоряется. Придурок… Еще прическа у него такая… ммм… прилизанная. Рубашечка отглаженная. На брюках – стрелочки. Даже пионерский галстук выглядит так, будто его только что из-под утюга вытащили. В нагрудном кармане виднеется кончик маленькой пластмассовой расчески. Мамкин гений, блин.
– Кашечкин! Ты говоришь об учителе! Совсем, что ли, не соображаешь?! Владимир Владимирович, он… – Учительница музыки замолчала, заметно стушевавшись.
Наверное, поняла, с таким жаром за простого коллегу не заступаются. Даже детям это понятно. Потому что некоторые одноклассники многозначительно заулыбались.
Вот ведь, какие дела. У нас все были, похоже, повально влюблёны друг в друга. А я и не замечал тогда этого. Хотя, я до хрена чего не замечал…
– Не отвел Алёшу, я вот о чем! Антон, это, между прочим, не шутки. У Петрова вполне может быть сотрясение мозга! – Валентина Ивановна посмотрела на весельчака с укором.
Впрочем, сквозь толстые стекла ее очков, любой взгляд будет выглядеть укоряющим или глубоко страдательным. Там такие линзы, можно костер спокойно поджигать при пасмурной погоде.
– Да конечно! – Буркнул Кашечкин, затем, понизив голос, добавил. – Чему там сотрясаться?
– А в лоб? – Тут же среагировал Макс.
Он сидел возле окна, я – возле прохода. Поэтому Максу пришлось отклониться назад, чтоб выглянуть из-за моей спины и показать Кашечкину кулак.
Валентина Ивановна на бубнеж пацанов внимания уже не обращала. Учительница вскочила, побежала ко мне и начала яростно трогать мою голову. Да, я не ошибся. Яростно. Потому что она так трясла меня, поворачивала и теребила, что даже если «сотряса» не было, велика вероятность, теперь он, возможно, есть.
– Валентина Ивановна, все хорошо. Не беспокойтесь. – Я осторожно вывернулся из ее рук, а потом даже отодвинул стул, едва не припечатав Макса к стене.
Честно говоря, прикосновения учительницы меня нервировали. Хотя бы потому, что я их чувствую. А если я их чувствую, значит все вокруг – реальное.
– Нет, Алексей! Не хорошо. Не хорошо! Деева, отведи Алексея к школьному врачу!
Учительница музыки в своем стремлении помочь была непреклонна. Проще самоубиться, чем объяснить ей, что врач мне не поможет. Боюсь, мне вообще никто не поможет.
Да, теперь я помню ее эту особенность. Валентина Ивановна всегда отличалась упрямством, граничащим с упёртостью.
Восемь лет я проучился в этой школе и шесть из них она пыталась заставить меня петь. Просто какая-то навязчивая, маниакальная идея, честное слово. Хотя по моему внешнему виду, по моему поведению и другим нюансам, в чем уж сложно было заподозрить Леху Петрова, так это в тонкой душевной организации и в любви к музыке.
Хотя, нет. Гитару уважал. Научился даже сам. Но это точно не одно и то же.
Единственное, в чем права Офелия, сейчас действительно нехорошо. Все нехорошо.
Потому что меня здесь быть не должно. Вообще никак. Я уже прожил и этот день, и этот возраст. Тридцать девять лет назад. Ну, насчёт дня, конечно, слегка преувеливаю. Я его даже не помню. Уроков музыки, как и мячей, прилетевших в мою бедовую голову, в школьные времена было не счесть.
В любом случае, меня сейчас мало интересовало наличие или отсутствие «сотряса». А вот мое присутствие в школе № 30, когда-то давно находившейся в городе, максимально далеком от полигона, по которому я мчался в горящей машине, не просто волновало. Оно повергало в шок, который усугублял тот факт, что сейчас, судя по всему, 1985 год.