Петр Первый: благо или зло для России? - стр. 10
И, наконец, последний штрих системного развала. С 1682 года Россия вверглась в пучину смуты, нестабильности, острого династического кризиса, порожденного борьбой двух группировок – детей и родственников первой покойной жены царя Алексея Михайловича (Марии Милославской) и клана, образовавшегося вокруг второй жены Алексея Михайловича – Наталии Нарышкиной. Благодаря открытому вмешательству стрельцов острота распрей внутри элиты усилилась во время царствования его болезненного сына Федора и особенно после его смерти. Стрельцы на тот момент стали играть в политике роль корпуса янычар. Смуту сеяли также и честолюбивые персонажи из верхов, подобные боярину князю И. А. Хованскому. Семилетнее правление царевны Софьи не способствовало разрешению династического кризиса и закончилось ее свержением.
Словом, выходом из этого затянувшегося кризиса и стали Петровские реформы. Они были естественны и ожидаемы. Выражаясь высокопарно, можно сказать, что Россия выстрадала, выносила в себе необходимые ей преобразования. Ветер истории отчетливо дул в сторону реформ, и Петр этот ветер уловил…
Ну конечно! Петр уловил этот ветер, подхватил и обратил в ураган, уничтоживший Россию. В самом деле, почему же Вы считаете, что реформы в России были столь неизбежны? Все разговоры о системном кризисе в России накануне Петровской эпохи не более чем абберация – отклонение нашего сознания, современное конструирование прошлого, что типично для многих историков и публицистов, «подновляющих», осовременивающих историю. Не будем забывать, что Петр в ходе своей грандиозной деятельности «вытоптал» всю историческую поляну, уничтожил все пути-дорожки в будущее, возможности для иного развития событий. Он оставил нам только одну дорогу, и мы по ней, получив от царя толчок, точнее – добрый пинок, ломим до сих пор, не разбирая пути, а он, как справедливо писал историк М. П. Погодин, стоит сзади как надзиратель, и фигура его с течением времени не уменьшается, не исчезает за поворотом. Мою позицию защищать трудно, потому что я защищаю то, что могло быть, но не случилось, а Вы защищаете уже свершившееся, вполне реальное, насыщенное фактурой, жизнью. И все же отчего мы не можем допустить, что если уж России были необходимы реформы, то они могли быть иными – более мягкими, более естественными, без пролитой крови, без крайностей, без страдания народа и огромных людских и материальных потерь? Не станем забывать, что кроме сотен тысяч жизней, загубленных на стройках Азова, Таганрога, Петербурга, каналов и крепостей, армия в ходе, казалось, бесконечной двадцатилетней Северной войны потеряла около полумиллиона человек, причем боевые потери составляли всего лишь 20 процентов. При населении в 12 миллионов человек это ужасающая цифра, сопоставимая с потерями СССР в Великой Отечественной войне.
Но важнее другое – Россия второй половины XVII века в нашем обществе и в нашей науке представляется такой, какой ее видел и хотел видеть сам Петр Великий. Мы, как ни странно звучит, вольно или невольно тащимся в шлейфе его пропаганды, изображавшей допетровскую Россию в самых мрачных тонах и цветах. Чтобы оправдать страшную ломку старого порядка, Петр стремился дискредитировать Россию, какой она была в предшествовавшую ему эпоху. Царь-реформатор любил термин «старина» применительно к старой, отвергаемой им России. Нередко «старина» заменялась в личной переписке синонимами: «негодное», «смеху подобное», «вредное», «азиатское», «нерегулярное», «варварское», наконец, «московское». Все это объяснимо, если обратиться к истории жизни государя, понять истоки его ненависти к старой России, к ее традиционным ценностям, попытаться сформулировать его «философию борьбы». Несомненно, она стала следствием несчастливого детства и юности «опального царя», который в 10 лет пережил ужас Стрелецкого бунта мая 1682 года. Летописец сообщает нам, как стрельцы, жаждавшие крови близкого царской семье боярина Матвеева, оторвали его «от рук их царских величеств», отбросили мальчика-царя, оттолкнули князя Черкасского, пытавшегося своим телом закрыть Матвеева, разодрали на несчастном платье, сволокли из палат и сбросили с Красного крыльца на площадь, а там «рассекли его тело бердышами так, что ни один член целым не нашелся». Такое страшное потрясение не могло пройти даром для тогда юного Петра (недаром позже он запретил использовать слово «стрельцы»). Ужас мая 1682 года навсегда поселился в его сердце.