Петля - стр. 25
И Чешингер, несомненно, может всё это дать. А что есть у Мити? Клетка в конюшне, миазмы и крысы? Другого ничего пока нет. И потому мальчик точил новый кинжал с мрачной решимостью. Возможно, Ятиму придется что-то отрезать или даже убить. Конечно, с такими-то деньгами его воскресят, но счетчик смертей резиновым не был. Рыцаря обидел ребенок? Будет смеяться весь двор!
Отложив косметичку, Веруся встала, чтобы полюбоваться собой в мутном зеркальце, но украдкой бросала беспокойные взгляды. Видимо, Митя сейчас пугал даже ее. Дурное предчувствие терзало обоих. Ничем хорошим этот парад закончиться просто не мог.
Когда, наконец, вышли на улицу, город встретил пьянящим запахом бесчисленных цветочных гирлянд и дармового вина, которое наливали прямо из бочек. Украшенную флажками и серпантином улицу уже оцепили, и вдоль нее возбужденно гудела толпа.
Митя озадаченно повертел головой в поисках свободного места. Здесь было не протолкнуться. Чуть подумав, схватил подружку за руку и потащил на террасу, где кабак выставил столики. Все успели занять. В ожидании прохода колонны тут энергично заливали в себя дешевое пойло и возбужденно гудели, пялясь на грудастых служанок в накрахмаленных фартучках. Девушки легкими корабликами сновали с подносами, ловко уклоняясь от щипков и хлопков. Это самое большее, что могло тут грозить. Громила со сломанными ушами следил за порядком, лениво цедя пиво у стойки. Переступить границы общепринятых социальных условностей бы никто не рискнул.
Уже на террасе Веруся вздернула носик и скорчила рожицу, давая понять, что сама по себе. С таким макияжем почти светская дама, под слоем косметики уже не узнать.
Митя понимающе кивнул, но пошел следом, прикрывая спиной от жадных взглядов мужчин. К счастью, свободное место у перил еще есть.
Пофланировав с минуту, Веруся собрала обильную жатву восклицаний, ухмылок и двусмысленных, далеко не безобидных гримас. А насытившись, встала рядом со стайкой девиц. Те мило краснели и стреляли глазками солдатам внизу. Всем было весело и юность цвела.
Сверху улица казалась ручьем, чей берег кишел шляпками и головами. Это человеческое море качалось, шумело и грозило прорваться через ниточку шлемов, заполнив русло собой. На террасе же дышалось легко и казалось гораздо свободней. Компания за ближайшим столиком к Мите увлеченно исследовала важный вопрос.
– Вот скажи, ты подкаблучник? – пьяно растягивал слова кто-то из них.
– Я? С чего ты взял? – заплетавшимся языком возразили ему.
– Как с чего? Ты всегда соглашаешься со своею женой!
– Никогда!
– Никогда? А жена тогда что?
– Она же не знает об этом. Потому ничего…
За столиком закатились от хохота, но загудели трубы, взревел народ, и на перекресток вышел отряд музыкантов. По толпе тотчас прокатилась волна, выплеснув сотни воздушных шариков, флажков и конфетти. Начищенная медь духовых инструментов слепила как солнце, а ритм барабанов вгонял людей в транс, подчиняя гипнотической силой глубоких басов.
Митя невольно поддался всеобщему ликованию и орал так, что едва не охрип. По коже бежали мурашки, адреналин плавил сосуды, а приступ эйфории делал тупым и абсолютно счастливым. Видимо, этого и добивался король. Пристрастие к муштре и парадам укрепляла власть, удовлетворяя амбиции. Жесткость и дисциплина ощущались в отточенных движениях и линейности стройных шеренг. Марш тщеславия сейчас восхищал: «Славься Отечество! Никто кроме нас!»