Петербургские тени - стр. 8

Вряд ли это неблагодарность. Просто с тем Царским, которое она любит, сочинения ее предшественников не пересекаются.

Во-первых, в самом деле провинция. Пусть даже дворцы в центре, но все вокруг напоминает заштатный городок.

Так сказать, резиденция с человеческим лицом. Официальное и приватное тут внутренне связаны.

Возможно, этим определяется чувство достоинства. Какая-нибудь скромнейшая улочка нисколько не робеет перед парком.

Так же было и в шагаловском Витебске. Любой переулок у художника превращался почти во вселенную.

Сколько таких переулков он нарисовал! Немного поплутаешь по их коленцам – и сразу достигаешь Бога.

Вот и в Царском все начинается с переулка. Невозможно представить, что Ляминский или Новый вдруг куда-то исчезнут.

Бывает, катастрофа накрывает целиком, но в данном случае она отнимает одну подробность за другой.

Шагал тоже двигался от частного к общему. Ни за что не забудет того крохотного человечка, что под забором справляет нужду.

И Анна Андреевна все помнит. В своей оде представила что-то вроде описи навсегда утраченного времени.

Только в первых строках упомянула рыжего рысака, чугунку и кабак. Затем последовали матовый свет фонарей, придворная карета, голубые сугробы…

Такой мартиролог. Ушедшего столько, что ни одно стихотворение не сможет вместить в себя все.

Впрочем, расстраиваться нет оснований. Даже если не получится жить в этом городе, его легко унести с собой.

Тут опять одно наслаивается на другое. С одной стороны, роковая шкатулка – это Анненский, а с другой – Шагал.

Это ведь для Шагала не существовало расстояний. Где бы он не находился, его Витебск оставался с ним. Любопытно, что ахматовская метафора имела продолжение.

Мы еще упомянем о том, что в поздние годы Анна Андреевна завела синюю сумочку. Здесь хранились самые дорогие для нее вещи и рукописи.

Хоть и выглядела сумочка поскромнее ларца, но уж точно не уступала ему вместительностью.

Откроешь, а там – Царское Село. То есть, конечно, не только знакомые интерьеры и пейзажи, но весь канувший вместе с ними мир.

В истории всегда так. Если что-то существенное начинается, то оно обязательно имеет продолжение.

Вот и высказанная вослед Шагалу мысль Ахматовой – одна из самых далеко идущих. Для нас особенно важно то, что ее подхватит еще один знакомый Томашевских.

В «Письмах римскому другу» тоже сказано о провинциальном. О том, что ситуация не покажется столь кромешной, если увидеть ее со стороны.

Для людей той эпохи позиция характерная. Один режиссер часто повторял, что когда он сталкивается с чем-то нехорошим, то выходит покурить.

Кстати, поэту неслучайно понадобилась костюмировка. Значит, и он сам хотел бы от современности уйти.

Словом, опять же одного нет без другого. Раз есть Царское, то должно быть и сельское. Если на одном полюсе – империя, на другом – щебетанье дрозда.

Кто следующий вслед за Ахматовой и Бродским? Конечно, Зоя Борисовна. Правда, свои мысли она превратила не в формулу, а в решительный поступок.

Что означает «в глухой провинции, у моря»? Если отбросить римские аналогии, что будет в остатке?