Петербургская баллада (сборник) - стр. 46
– Подъезжай к ней вплотную, – скомандовал он и, когда я выполнил требуемое, распахнул дверцу.
– Уголовный розыск, – представился он, мазнув воздух удостоверением. – Токарева Виктория Павловна? Присаживайтесь, у нас к вам есть вопросы.
– Да вы что, спятили совсем?! – распугивая прохожих, сорвалась на крик женщина. – Меня только что выпустили! Вы уже между собой договориться не можете? Никуда не поеду!
– Поедете-поедете, – сладким голосом пропел Заозерный, выбираясь из машины и цепко беря ее за локоть, – у коллег наших к вам одни вопросы, у нас другие… Вы думали, все так просто? Навешали лапшу на уши, и все? Нет, матушка моя, придется оставить мысли о благополучном исходе. Мы ведь как: не мытьем, так катаньем…
– Ордер покажите, – хмуро сказала она.
– А это не арест, – сообщил Заозерный, – это обычное задержание по подозрению… Можете потом жалобу составить, мы не возражаем. – И уже другим, официальным тоном скомандовал: – В машину! Ты мне еще сопротивление оказать попробуй… Ну! Быстро!
Вздохнув, женщина села на заднее сиденье. Капитан втиснулся рядом. До отдела ехали молча, только время от времени в зеркале заднего вида я ловил ее настороженный и ненавидящий взгляд.
– Где у вас тут побеседовать можно… Без свидетелей? – спросил Заозерный, плотоядно глядя на угрюмую банщицу.
– Если Беликовой нет, то у меня. – Я показал кабинет.
– Ты покури пока, – попросил капитан, убедившись, что кабинет пуст, – а мы с дамой побеседуем малость… За жизнь…
– Но…
– Все будет нормально, – заверил Заозерный, закрывая дверь перед моим носом.
Вздохнув, я вытащил из пачки сигарету и, прикурив, привалился к дверному косяку, готовясь к долгому ожиданию. Когда я прикуривал новую сигарету от окурка старой, в конце коридора показалась массивная фигура моей соседки по кабинету.
– Боже мой, Вадик, знали бы вы, какое счастье вас видеть, – на одесский манер растягивая слова, сообщила мне Беликова.
– Почему? – удивился я.
– Хоть что-то в этом отделе стоит столбом, – заявила она, рассматривая меня с нарочитой плотоядностью.
Невзирая на мрачное настроение, я невольно улыбнулся. Катю Беликову я, без лишнего преувеличения, обожал. Это был прекрасный человек с невыразимо страшной судьбой. Пятидесятисемилетний подполковник с фигурой и внешностью Нины Усатовой и горьким остроумием Фаины Раневской. Так мы иногда и называли ее между собой: «Наша Фаина». Она не обижалась. Матерщинница, острослов, умница и невероятно, немыслимо добрый человек, она, как я и Григорьев, стояла у самых истоков создания «полиции нравов». Первая встреча с ней всегда была для человека шокирующей, вторая – желанной. Не любить эту сумасбродную, мудрую сквернословку было просто невозможно. Но, к сожалению, именно таким женщинам чертовски не везет в личной жизни.
«Фаина» никогда не была замужем. Как она выражалась: «Несколько раз пыталась, но размеры не подходили мне по всем стандартам». Наверное, все же мы, мужчины, изрядные сволочи. Предпочитаем ярких красоток с тусклым характером и панически боимся характеров ярких, самобытных. Я иногда пытался понять: а смог бы я взять в спутницы женщину такой яркости, будь она лет на тридцать моложе, и с презрением к самому себе понимал – нет, не смог бы, испугался бы раствориться в ней, не удержать, не вынести контраста. Кстати, сама Беликова была создана именно из контрастов. Редкий знаток поэзии Серебряного века, она с детской увлеченностью перелопачивала сотни «женских детективов» – литературу несовместимую. Увлеченно читала, возмущаясь время от времени: «Глупость какая! Это ж какая дура так пишет?» Переворачивала обложку, смотрела на фотографию, качала головой: «А с виду – приличная женщина», – и вновь шуршала страницами.