Пьесы и сценарии - стр. 14
МАЙКОВ
Так час-другой, душа родная,
Ты будешь гостем в этом доме?
Ты оценишь изысканность затей и угощенья.
Им не найти ценителя мне больно было б, Серж.
Всё хорошо: войны конец, весёлый день рожденья,
И этой милой девушки явленье, —
Так нет, приполз гадёныш СМЕРШ.
НЕРЖИН
Кто?
МАЙКОВ
Не видал ещё? Из Армии прислали.
НЕРЖИН
Уполномоченный?
МАЙКОВ
У-гу.
НЕРЖИН
Не фронтовик?
МАЙКОВ
Да где!
Да поросёнок розовый. Дерьмом чекистским напихали
В училище НКВД.
Весь мир его — училище: как одевали, как кормили,
Да как людей собаками травили…
Пойду. Состряпай донесеньице и схемку набросай,
Пометишь четырьмя утра.
НЕРЖИН
Но где передний край,
Где развернусь, не знаю, что ты, Сашка?
МАЙКОВ
Да ты пиши! Как Ванин говорит, нужна бумажка.
Ты — мне, я — в Армию, а Армия пошлёт
Во Фронт, а ты ночуй, и не доехав даже.
Ну, глупость напиши, кой чёрт там разберёт?
Сто тысяч там таких бумажек!
Узнаю утром новенькое что-нибудь — подправлю,
А нет — пошлю и так, подумаешь, проблема!
НЕРЖИН
Нет, это глупо.
МАЙКОВ
(выпрямляясь)
Да? Так я, товарищ капитан, добавлю:
К пяти утра прислать связного с донесением и схемой.
НЕРЖИН
Куда прислать? Сюда?
МАЙКОВ
Ну да.
НЕРЖИН
Ещё глупей. Он и к шести утра,
И не сюда, в Либштадт не доберётся.
МАЙКОВ
А мне какое дело? Знать бы вам пора,
Вы — офицер, не детка,
За что глазами и ушами армии зовётся
Разведка вообще и, в частности,
артиллерийская разведка,
По мере того как Майков увлекается, Нержин любуется им.
Что никогда ещё такого отношенья строгого,
Не требовала чёткости такой документация,
Как именно теперь, когда мы к зверю в логово
Вступаем в окружении враждебной нации,
Как именно теперь…
НЕРЖИН
(напевает)
(Вдвоём с Майковым.)
МАЙКОВ
Пи-ши!
(Уходит.)
Оставшись один, Нержин чертит, пишет и разговаривает между делом.
НЕРЖИН
Вот мне сказали бы в сороковом году,
В мои доверчиво неопытные дни,
Что я с высот Истории… безропотно сойду…
До низменной штабной стряпни…
Входит Ванин, куря трубку. Он каждый раз курит что-нибудь новое — то сигарету, то папиросу, то из газеты махорочную цыгарку непомерно больших размеров. Нержин не замечает Ванина.
Война за революцию!
Такой ли в юности тебя мы представляем?
Катушки с бирками…
Бумажки, чтоб начальство высшее провесть.
Всё выдумки — и героизм, и жертвенности тайны…
Как непохоже всё, что мы читаем,
На то, как это есть.
ВАНИН
Вот удивил! Образование ума не прибавляет.
Читай поменьше, менее того — пиши.
НЕРЖИН
(вскакивает)
Та-ащ майор! Вы, говорят, сегодня… Поздравляю!
И долгой жизни вам, от всей души!
(Рукопожатие.)
ВАНИН
Спасибо, дорогой. Но я скриплю давненько,
Пора мне, слышь, на печку помаленьку.
НЕРЖИН
Да сколько ж вам?
ВАНИН
Мне? Тридцать шесть.
НЕРЖИН
Все-го?
Мне столько же почти, а в мускулах, в крови…
ВАНИН
Тебе-то сколько?
НЕРЖИН
Двадцать семь.
ВАНИН
Хо-го!
До лет моих, милок, ещё ты доживи.
НЕРЖИН
Но девять лет? Что в них? Велик ли ваш излишек?
ВАНИН
Четвёртый-то десяток! — вот оно.
Показывает он и то, как жизнь промотана,
И то, что нет у ног кудрявеньких детишек.
НЕРЖИН
Детей?
ВАНИН
Детей. Весёленьких, здоровых.
Мы все не понимаем схолоста.
Питаемся в нарпитовских столовых,
Ночуем у куста…
НЕРЖИН
Да-да-да-да! Как это вы сказали ловко! —
Вот именно — столовка!
Ещё не раз я ею детство помяну:
Доска облезлая, и мелом процарапано меню,