Песня первой любви - стр. 38
– Ух ты черт, кержачок ты мой милый, – обрадовался Гриша. – Вот за что я тебя люблю, дорогой, что вечно у тебя, как у Швейка, есть какая-нибудь история. Хорошо мне с тобой, потому что ты еще не выродился, как эти московские стервы, падлы и бледнолицая немочь.
В стенку постучали.
– Я вас, тараканов! – прикрикнул Гриша. И продолжал: – Веришь, нет, а боятся меня – ужас! Я по местам общего пользования в халате хожу, а им – ни-ни! Запрещаю. Нельзя, говорю! Нельзя! И все! Некультурно! Они меня за то же самое боятся, за что я тебя люблю. Я ж с детства по экспедициям. То у меня нож, то у меня пистолет, то я тогда медведя на веревке из Эвенкии привез, и полтора месяца он у меня отпаивался – соской, водкой, чаем.
– Медведя? – оживился Саша. – Я в Байките – аэропорту тоже там, когда ночевал, то там лазил медвежонок между коек, маленький такой, совсем с кошку. Цапнул одного дурака, он пальцами под одеялом шевелил. Тот ему спросонья переломал хребет. Мы все проснулись, взяли гада, раскачали хорошенько и выкинули в окно. Летел вместе с рамами…
– Хребет сломал? А медвежонок что? – заинтересовался Гриша.
– Что… Подох. Он же, ему же несколько дней всего и было. А гада потом вертолетчики посадили в самолет и говорят: «Мы тебя, козлину, административно высылаем, пошел отсюда, пока самому костыли не переломали».
– Вот же хрен какой, – опечалился Гриша. – Это ж нужно – беззащитного медведя! Стервы, есть же стервы на белом свете! Вот Катюша моя была – это уж всем стервам была стерва! «Знаешь, милый мой, если ты – мужик, так и бери себе мужичку! И потом, если б ты меня хоть немного уважал, ты бы не вел себя как скотина». А я ее не уважал?
Старуха год на полатях жила – я хоть раз возник? А то, что я пью, так я – не запойщик, я – нормальный. Пью себе да и пью. Вот так. И пошли-ка они все куда подальше…
– Стервы. Это верно, – равнодушно согласился Саша, прицеливаясь к полатям. – Не могу тебе возразить, друг, сам неоднократно горел. Сейчас вон – еле выбрался.
– Слушай, а ты помнишь эту харю? – внезапно разгорелся Гриша. – Ты помнишь, у нас на курсе ходила одна стерва, у ней еще ребенок был, она все всегда первая лезет сдавать и говорит: «Мне маленького кормить надо».
– Ну, – сказал Саша.
– А-а, ты ведь у нас появился на втором, так что не знаешь всех подробностей. С ней до всех этих штук ходил несчастный этот… Клоповоз… Клоповозов, что ли, была его фамилия. Или Клопин? Не помню…
– Неважно, – сказал Саша.
– Вот. И она раз подает в студсовет на него заявление, что, дескать, тити-мити, скоро будет этот самый «маленький», а что он, дескать, не хочет жениться, хотя он был у ней «первый» и всякие такие по клеенке разводы. Прямо так все и написала в заявлении…
– Ну и дура, – сказал Саша.
– Да, конечно ж, дура! – вскричал сияющий Гриша. – Потому что собрался этот студсовет, одни мужики, и спрашивают ее эдак серьезно – опишите подробно, как это было! Н у, умора!..
– А она что? – заинтересовался Саша.
– А она опухла и говорит: «То есть как это “как”?» – «Ну, – говорят, – расскажите как. Во сколько он к вам, например, пришел?» – «В десять вечера», – говорит. «А не поздновато?» – спрашивают. А она: «У нас в общежитие до одиннадцати пускают…»
– И вы, – говорят, – до одиннадцати успели?
– Успели, – она отвечает.