Песнь виноградной лозы. Роса на цветах - стр. 32
Девушка подъехала к нему, откинула ткань хламиды, придирчиво осмотрела кровоподтёки.
– Вот только не надо говорить, что это от копыт деревянных коней – не похоже.
Парень рассмеялся.
– Не, пока мы скачем, они нас из луков обстреливают, стрелами с тяжёлыми набалдашниками. Ты Линкеста ещё не видела, он вообще на барса похож – пятнистый. Так что учимся уворачиваться. А то что это за полководец будет, если при первом залпе лучников пойдёт Лету искать…
Барсина хмыкнула.
– Это ж сколько тебя раз убили… Ты мой восставший из мёртвых – мертвяк.
Тилк пропустил их вперёд, и они двинулись к городу. Алесю ещё надо было переодеться перед церемонией.
– Олеж, а это что… – Сурик? – Баська углядела сына Филиппа – в грязной хламиде, нечесаного – беседующего с каким-то нищим – то ли больным, то ли одержимым.
Алесь криво усмехнулся.
– Он… с киником, видать, треплется. Нашёл отбросы, – парень брезгливо поморщился. Грязные, нечёсаные, питающиеся, что найдут или тем, что подаст какой-нибудь добренький человек. Они вызывали откровенное омерзение в юноше. Тоже вот, новая философия, уподобляется бродячим собакам, так почитаемым среди ахеменидов. Гадят где не попадя, воруют, живут на улице. Свободные граждане Ойкумены. Ни Отечества у них нет, ни богов – собаки, одним словом. И спариваются, как псы шелудивые, так же, на глазах у всех. Ещё и чешутся, хотя это естественно: ведь моются только когда дождь идёт, блохастые разносчики. И тоже – философия. Там, где ахемениды прошли, таких навалом. Они ещё почитаются за боговдохновенных с духами, мол, общаются… Гадость, в общем.
– И куда Филипп смотрит? – Баська поёжилась. Вот придёт Сурик поговорить с ней, а с него блохи прыгать будут, переселяться… Глаза большие, голубые и чистые как небо, и жалостливые такие. Ресницами светлыми так хлоп-хлоп наивно, а в длинных льняных волосах – насекомые шевелятся…
Алесь захихикал над бурным воображением подруги.
– А что Филипп… Было тут дело, – Парень остановился, пропуская Тилка вперёд, и поближе подъезжая к девушке, чтобы разговор не подслушивали, всё – таки о правящем семействе толкуют, не надо чтобы слухи поползли. – Сурик на базаре купил какую-то дорогую ткань, сказав при этом торговке, что для отца берёт, в подарок. Ну, она ему всучила с заговорами на басилевса, то ли на смерть, то ли приворот, гхыр его знает. Ребята её выследили. Родители с тёткой сами разобрались. А ткань Филипп обыскался. Сыночек то ему не отдал, себе припрятал. А.. вспомнил, на увечье для басилевса заговор был… Тогда Филипп, не разбирая, сжёг всё барахло Сурика. Правда, много чего он там интересного нашёл, свою парадную диадему, Лонкины украшения, какие-то Илькины браслеты. То, что часто не носится, но ценность большую имеет, и блестит… Также в доме Аминтора всё сыновье сжёг, чтобы не разбираться. Как раз там ткань и припрятана была. Чужое всё владельцам вернул. Вот после этого Сурик к киникам и подался. Филипп сыночка “любимого” кроме как “Этот”, иначе и не зовёт. Илька этого убогого домой назад отловил, отмыл. Так нет, опять сбежал. Говорит: раз я никому не нужен, буду жить как собака. Илька его и мордой в лужу макал, и уговаривал, чтобы семью не позорил. Но Сурик, тоже упрямый. Вот теперь и живёт на улице, в своих обидках купается, себя жалеет…