Песнь теней - стр. 21

Они идут, Элизабет.

Король властно вскидывает руку, как будто защищаясь от нападения. От этого броска капюшон соскальзывает назад и обнажает лицо, одновременно и уродливое, и красивое. Кожа плотно обтягивает скулы, темные узоры вьются вокруг линии волос, ушей, челюсти и шеи, и в тех местах, где тени запятнали кожу, она становится чернильно-черной. Темнота ползет по его горлу и охватывает подбородок, а на голове из косматого гнезда серебристых волос вырастают бараньи рога.

Он одновременно и мужчина, и чудовище.

В его бледных глазах когда-то жил цвет, в одном – синий, в другом – серо-зеленый, но теперь они бледные, такие бледные, что зрачки – лишь крошечная черная точка в море белого. Но бледнеют не только его глаза; бледнеют и его воспоминания, его мужская сила, его музыка. Он пытается ухватиться за них руками, которые однажды были стройными и элегантными. Руками музыканта. Руками скрипача.

Элизабет.

Но воспоминания проскальзывают сквозь его пальцы – скрюченные, сломанные, искалеченные. Его ногти почернели и стали похожи на когти, и в каждом пальце появилась лишняя фаланга. Он не может вспомнить звук ее голоса, ощущение ее кожи, запах ее волос, только короткий отрывок песни. Мелодию, мотив. Он напевает ее, чтобы оставаться в разуме, оставаться человеком.

Разве чудовища – это не искаженные смертные?

Стук копыт становится громче, наряду с лязгом стали и треском хлыста.

Не смотри, не смотри. Не смотри, иначе сойдешь с ума.

Король поднимает перед собой руки и закрывает ими лицо. Войско окружает его, оно одновременно и здесь, и не здесь. Опасная компания. Дикая Охота.

«Ее имя», – хором говорят они.

Король качает головой. Отдать ее имя Древним законам означает уничтожить последнее, что в нем остается человеческого, и он проглатывает ее имя, ощущая, как оно согревает пространство там, где однажды находилось его бьющееся сердце. Он ей обещал.

«Ее имя», – повторяет войско.

Он все еще удерживает его, отказываясь уступить. Он заплатит цену. Он понесет наказание.

В третий раз войско не спрашивает. Щелчок, кнут, и король запрокидывает голову в беззвучном реве от боли. Его глаза становятся чисто белыми, чернильные тени пятнами покрывают кожу и полностью поглощают ее. На голове вырастают витиеватые бараньи рога, на лице появляется чудовищное, грозное выражение. Он вскакивает на жеребца, который пятится назад, и испускает дьявольский крик, а его горящие глаза – две звезды на ночном небе. Затем он разворачивается и воспаряет в небеса, чтобы взять то, что принадлежит ему – принадлежит Эрлькёнигу, – и принести обратно в Подземный мир к Древним законам.

А пока он мчит верхом, его сердце продолжает отбивать ее имя.

Элизабет. Элизабет. Элизабет.

Я отправилась домой с мерой соли, которой нам должно было хватить на месяц, если, конечно, до нее не доберется Констанца. Рассказ старого пастора о Магде, Древних законах и дьявольском войске преследовал меня на обратном пути к гостинице, а призрачные копыта отбивали в ушах дробь. Обрывки истории плыли по поверхности моего разума, а я пыталась собрать их и удержать. Когда обрывки облаков наползали на лик луны, Констанца обычно говорила, что это души ушедших, которые примкнули к вечной охоте на небе. Что происходило с украденными? Что произошло с моей пратетей? Я подумала о Роще гоблинов, как мы ее назвали: ольха росла там словно по форме круга, и соблазнительные формы стволов и ветвей замерли, как конечности, в вечном танце.