Песнь кобальта - стр. 75
— Не правда. Твоя роль важна, отрицать не буду. Но никто как к «батарейке» относиться к тебе не станет.
— Люди на меня смотрят, как на чудо чудное!
— Кто на тебя так смотрит? – бровь темную выгнул вопросительно.
— Например, Бэйрут.
Вэлл кашлянул как-то неуверенно, шею потер, воздух шумно втягивая.
— Ну-у-у-у, — протянул, руками разводя, будто извиниться хотел, — Бэйрут — это Бэйрут. Он такой всегда. За словом в карман не лезет.
— Он меня засмущал!
— И это он еще себя в руках держал, — хмыкнул Вэллиан, — уверяю, что изо всех сил пытался в рамках приличия удержаться.
— На меня все смотрят так, будто ожидают чего-то! Будто я сейчас Ильфид ваш оживлю.
— Преувеличиваешь. Далеко не все. Потому что, кроме меня, Бэйрута, гейеров, и круга приближенных лиц, никто не знает о том, что слышишь Песнь Кобальтовую. Так что успокойся.
— Я пытаюсь, — выдохнула жалобно, — но у меня не выходит.
— Все получится.
Тишина в гостиной повисла. Дэни перед собой смотрела, руки на коленях сложив, а Вэллиан думал о том, как дальше быть. Помочь ей надо освоиться, потому что пока она вот такая – испуганная, несчастная, ничего у них не выйдет, Ильфид так и будет дремать, не откликаясь на Песню Кобальтовую.
***
— Расскажи о себе, — попросил, глядя на нее поверх бокала.
— Чего рассказать? У меня скучная простая жизнь… была.
— Про Песнь свою. Как услышала ее? Когда?
Девушка поморщилась. Вот уж неприятная тема для бесед! Но отказать ему не смогла, и, помня о том, как почувствовал ее ложь при знакомстве, рассказывать начала. Всю правду без утайки, впервые в жизни своей.
— У моей сестры тоже кобальт был. Мы тогда жили в Золотых Песках. Матушка, отец, мы с Тамиллой. Ее Песня рано проснулась, и она показывала мне кобальт, что шел за ней послушно. Мне тогда казался он таким красивым, что самой хотелось Песнь его услыхать. А потом день Смотрин настал, — невыразительно пробормотала она, руки свои рассматривая. Замялась, вспоминая день страшный, а потом итог печальный подвела, — никто не уцелел, кроме меня. Мне повезло, в реке спряталась, под корнями старой ивы, а тъерды решили, что меня гарош речной сожрал.
Вэлл внимательно слушал, не отводя синих глаз своих, не перебивая.
— Я до тетки своей добралась, что в Змеево живет. Сама не знаю, как справилась. Мне тогда девять лет всего было. Дорога смутно в памяти осталась, помню только, что страшно было, одиноко. Что скрывалась ото всех, обманывала, — головой покачала, от неприятных воспоминаний стараясь избавиться, — у тетки осталась на совсем. Она хоть и чудная была, но добрая. Читать меня научила, в травах разбираться. Все ждала, когда моя Песня проявится. А я... врала, говоря, что нет ее. Потому что боялась. Боялась, что кобальт, как у сестры проявится. Я и слабая такая, наверное, потому, что всеми силами отталкивала ее от себя, прогоняла, как могла. В перчатках всегда ходила, даже в летний зной. Люди потешались надо мной, а мне сама мысль, что к земле ненароком прикоснусь, ужасной казалась. Даже Чий-маан пыталась обмануть, прибавив себе год лишний. Да не вышло, — ну вот и все. Призналась в том, что всеми силами боролась с кобальтом, мешала ему проявиться. С опаской в сторону кобальтового покосилась, опасаясь, гнева его.
Только Вэллиан по-прежнему смотрел спокойно, без тени недовольства. Неужели не сердится совсем?