Пещера - стр. 8
Из ванной выходило уже не то опухшее, заморенное существо, кое ещё столь недавно, кряхтя и стеная, еле вползало в живительно-влажные её стены. Человек, покидающий ванную, был свеж, аки утренний огурец, бодр, аки йог возле проруби и на удивление жизнерадостен.
Спать ему уже не хотелось совершенно, барабаны (они же, колокольчики) уже не лупили изнутри в его черепную коробочку… ну а само воспоминание о далёком загадочном острове как-то съёжилось, поблекло и, потеряв всякую чёткость очертаний, казалось теперь наивной детской сказочкой, в общем-то, забавной, но далеко не интересной в моём-то возрасте. Вот так-то!
Надо, надо умываться, по утрам и вечерам!
Насвистывая какую-то бравурно-весёлую мелодию и немилосердно при этом фальшивя, человек-огурчик пулей вылетел из ванной и в чём мать родила помчался разнузданно-разудалым верблюжьим галопом по направлению к родительской спальне. Но уже не спать, разумеется, одеваться. Влетел туда человек-огурчик и… застыл на пороге, остолбенело разинув рот.
Перед зеркалом у окна стояла спиной ко мне стройная и совершенно обнажённая девушка. Её пышные, светло-золотистые волосы, небрежно разбросанные по плечам, ещё чётче подчёркивали почти шоколадный загар безукоризненно изящного тела, загар, прерываемый лишь двумя более светлыми полосками в местах обычно прикрываемых лифчиком и трусиками. Девушка стояла у окна и сосредоточенно рассматривала себя в зеркало, я же (как уже было упомянуто выше) остолбенело застыл у порога с выпученными на манер лягушки глазами и до предела отвисшей нижней челюстью.
Скорее всего, она увидела моё отраженье в зеркале, потому что, прежде чем повернуться ко мне, девушка протянула руку к, лежащему на пуфике, халату, одним неуловимо-быстрым движением завернулась в него. Лишь после всего этого она соизволила обернуться и посмотреть в мою сторону.
Я судорожно сглотнул, плотно сдвинул челюсти и вдруг вспомнил, что и я, в сущности, тоже не одет совершенно. Вспомнив об этом, я машинально попятился и, совсем не изящно, сел, минуя стул, прямо на ковёр. При этом я ещё и ухитрился опрокинуть на себя целую уйму отцовских книг (чёрт бы побрал эти толстенные фолианты с превеликим множеством острых углов в каждом!). Так мы и смотрели некоторое время друг на друга: она, красивая и удивительно свежая даже после сна, и я, наверное, здорово «припухший» после вчерашнего своего «отмечания», с мокрыми спутанными волосами, картинно обрамлявшими, обросшую суточной щетиной, исключительно несимпатичную физиономию, да ещё и одетый в более чем лёгкую «одежду» из многоцветных книжных томов. В общем, чучело-чучелом, и притом, гороховое!
Девушка вдруг улыбнулась и подошла ко мне вплотную, а я, при её приближении, лихорадочно шаря вокруг рукой, нащупал и натянул на себя ещё несколько книг пообъёмнее.
– Где у тебя душ? – спросила она, и голос девушки, чистый и звонкий, привёл меня в ещё большее смятение. Она была так неправдоподобно красива, что я даже начал подозревать, что, в сущности, ещё сплю. И в то же время отлично понимал, что никакой это не сон, а самая, что ни на есть, суровая действительность.