Первый русский генерал Венедикт Змеёв. Начало российской регулярной армии - стр. 3

Г.Р. Державин, близкий и лично, и по своей ментальности к Суворову, так выразил свое, думаю, и его религиозное мироощущение. Уверен – и мироощущение «первого русского генерала» XVII в. Венедикта Змеёва.

Повторюсь: «язык – жилище бытия». Суворовский русский язык лаконичен и архаичен. Он сложился в привычной и естественной для него русской солдатской среде, народной по своему происхождению и «допетровской» по бытовым и языковым привычкам. По стилистике и смыслам суворовских писем он близок к русскому языку Венедикта Змеёва. В употребляемых им словах и выражениях звучит первоначальный, буквальный смысл тех или иных русских слов, восходящий к XVI–XVII вв., который к концу XVIII в. в речевой практике образованной, тем более светской, части русского общества изменился, деформировался, приобрел несколько иное содержание.

Через неделю после своей блестящей победы над турецким войском на р. Рымник в своем письме Суворов просит светлейшего князя Г.А. Потемкина: «Дайте дорогу моему простодушию, я буду вдвое лутче, естество мною правит…»^>12 «Естество» и «простота души», заложенные в нем «русским богом» – «русским народным богом». Потому-то, вспоминая впечатление английского генерала Р.Т. Вильсона, находившегося при штабе Кутузова, «дух Суворова витал над русской армией» в 1812 году.

«Герой, – по мнению М. де Унамуно, – это индивидуализированная коллективная душа народа: его сердце бьется в унисон с сердцем народа, но его ощущения более субъективны; это прототип народа и его воплощение, духовная суть народа. И нельзя сказать, что герои ведут народ за собой – нет, герой – это сознание и словесное выражение народных стремлений»^>13. Так мыслил и Л.Н. Толстой.

В контексте этих размышлений интригуют строчки А.С. Пушкина в сохранившемся фрагменте 10-й главы его «Евгения Онегина».

Пушкин не боится быть ироничным и одновременно серьезным, указывая основные пути поиска причин победы России над военным гением Наполеона в 1812 году. И завершает этот фрагмент следующими строчками:

Логика пушкинского текста подталкивает нас к догадке, что помог-то именно «русский бог», потому что о другом-то «боге» в тексте речи не было. И судя по его сугубо земной этнокультурной природе – «русский», – Пушкин вряд ли относил его к «небесным факторам».

В эпоху Николая I словосочетание «русский бог», оказавшись в официальном государственном лексиконе, вызывало иронию и сатирическое осмысление со стороны образованной, а следовательно, в той или иной мере «западнически» вольномыслящей части российского общества.