Первый/последний - стр. 6

Происходит невозможное — я даю волю слезам. От застарелой скорби и внезапно вспыхнувшей радости кривятся губы.

— Гребаный ПТСР. Как же вы меня достали, ребята... — бубнит Кнопка и, подскочив ко мне, дергает за рюкзак: — Хватит распускать нюни, ты не для этого сбежала от своего придурка. У нас намечен приятный вечер и культурная программа!

Она вручает мне влажную салфетку, проводит к пластиковым столикам летнего кафе, приносит пиццу и безалкогольное пиво и, подперев подбородок ладонью, принимается выспрашивать подробности:

— Как отреагировал упырь? Уже знаешь?

— Страдает и не понимает, за что я с ним так обошлась... — С удовольствием потягиваю прохладную жидкость и ухмыляюсь: Костя считал пиво пойлом для нищебродов, и я никогда его не пробовала.

— Переживет, — удовлетворенно кивает Кнопка. — Мать точно тебя не сдаст?

— Я не сказала ей, куда именно еду...

Девчонка одним глотком ополовинивает свой стакан, шмыгает носом и довольно скалится:

— Отлично. Теперь ты обязана быть счастливой. Если предашься унынию и надумаешь вернуться к упырю, точно станешь причиной моей смерти! Но знай: так просто ты от меня не отделаешься. Я даже тогда явлюсь к тебе и вправлю мозги!

— Оттуда не возвращаются, Кнопка.

— Значит, подошлю к тебе того, кто их вправит...

Шутки Кнопки весьма специфические, но я громко смеюсь вместе с ней. Слезы высохли, в груди теплится робкая надежда на лучшее, впервые за долгое время хочется жить.

— Спасибо за все, Дин. Чем мне тебя отблагодарить?

— Ничем. — Скрыв за стеклянным донышком смущение, она допивает пиво, отставляет поднос и озорно подмигивает: — Мне достаточно очередного плюсика в моем списке спасенных душ. Надеюсь, когда-нибудь там появится и еще один...

***

Мы гуляем по старому парку — древние дубы исполинских размеров тяжко вздыхают над головой, между необъятными стволами трепещут растяжки разноцветных флажков. Разморенные последним теплом горожане толпятся в очередях к аттракционам и палаткам с мороженым или отдыхают в поросших хмелем беседках.

В этом сонном городке течет на удивление бурная жизнь: мальчишки-художники окружили пустой, снятый с рейса автобус и, ловко орудуя баллончиками, наносят на стенки железного монстра абстрактные образы и яркие надписи. В вечернем воздухе витает химический запах краски.

— Потом автобус пустят на линию, — поясняет Кнопка. — Будет напоминать жителям о празднике.

Вдоль тротуаров тянутся расцвеченные золотыми гирляндами палатки с картинами, кастомизированными шмотками и украшениями ручной работы, а где-то в глубине сгустившихся сумерек ревет рейв, его басы и бит учащают биение сердца.

— Это комьюнити стало для нас смыслом существования. А фест — наше главное детище! — Глаза Кнопки сияют тихим светом, и я осторожно, по молекуле, впускаю в себя волшебную атмосферу августовского вечера.

По мере приближения к сцене музыка звучит громче, на гигантских экранах ритмично вспыхивает и гаснет психоделический видеоряд. Внизу собралась местная молодежь — кто-то пританцовывает, кто-то стоит столбом и завороженно глядит на диджея.

Кнопка тянет меня в середину танцпола, но я яростно протестую:

— Ты иди, я отсюда послушаю... — И, нарвавшись на ее тяжелый взгляд, временно остаюсь без компании.

Сет диджея заканчивается, ведущий с длинными красными дредами объявляет следующего: