Первый кубанский («Ледяной») поход - стр. 6
Приехал из Новочеркасска генерал Лукомский[37]. Накануне нашего выступления из Ольгинской он вместе с генералом Ронжиным[38] (впоследствии главный военный прокурор Вооруженных Сил на Юге России. – А. Д.), переодетые в штатское платье, поехали в бричке прямым путем на Екатеринодар для установления связи с Кубанским атаманом и добровольческими отрядами. Но в селе Гуляй-Борисовка они были пойманы большевиками, томились под арестом и едва спаслись от расстрела.
Уехал полковник Лебедев[39] с небольшим отрядом «особого назначения», состоявшим при генерале Алексееве. Ему было поручено связаться с Заволжьем и Сибирью. Лебедев впоследствии пробрался в Сибирь и стал начальником штаба у адмирала Колчака; часть его спутников, по советским сообщениям, попала в тюрьмы Поволжья. Уехали вовсе, по личным побуждениям, несколько офицеров, в том числе Генерального штаба генерал Складовский и капитан Роженко[40] (быховец). Оба они в Великокняжеской были убиты большевиками исключительно за «буржуйный» вид, и тела их бросили в колодец…
Мы шли медленно, останавливаясь на дневках в каждой станице. От Ольгинской до Егорлыцкой 88 верст – шли 6 дней. Сколачивали части, заводили обоз. При условии направления в зимовники такая медленность была вполне понятна.
У Хомутовской Корнилов пропускал в первый раз колонну. Как всегда – у молодых горели глаза, старики подтягивались при виде сумрачной фигуры командующего. С колонной много небоевого элемента, в том числе два брата Сувориных (А. и Б.), Н. Н. Львов, Л. В. Половцев[41], Л. Н. Новосильцев[42], генерал Кисляков[43], Н. П. Щетинина, два профессора Донского политехнического института и др. Члены нашего «Совета» не пошли: и Корнилов, и я в самой решительной форме отсоветовали им идти с нами в поход, который представлялся чреватым всякими неожиданностями и в котором каждый лишний человек, каждая лишняя повозка – в тягость.
Два перехода шли по невылазной грязи, в которой некоторые добровольцы буквально оставили обувь и продолжали путь босыми…
В селении Лежанка нам преградил путь большевистский отряд с артиллерией.
Был ясный слегка морозный день. Офицерский полк шел в авангарде. Старые и молодые, полковники на взводах. Никогда еще не было такой армии. Впереди – помощник командира полка полковник Тимановский[44] шел широким шагом, опираясь на палку, с неизменной трубкой в зубах, израненный много раз, с сильно поврежденными позвонками спинного хребта… Одну из рот ведет полковник Кутепов[45], бывший командир Преображенского полка. Сухой, крепкий, с откинутой на затылок фуражкой, подтянутый, краткими отрывистыми фразами отдает приказания. В рядах много безусой молодежи – беспечной и жизнерадостной. Вдоль колонны проскакал Марков, повернул голову к нам, что-то сказал, чего мы не расслышали, на ходу разнес кого-то из своих офицеров и полетел к головному отряду.
Глухой выстрел, высокий, высокий разрыв шрапнели. Началось.
Офицерский полк развернулся и пошел в наступление: спокойно, не останавливаясь, прямо на деревню. Скрылся за гребнем. Подъезжает Алексеев. Пошли с ним вперед. С гребня открывается обширная панорама. Раскинувшееся широко село опоясано линиями окопов. У самой церкви стоит большевистская батарея и беспорядочно разбрасывает снаряды вдоль дороги. Ружейный и пулеметный огонь все чаще. Наши цепи остановились и залегли: вдоль фронта болотистая, незамерзшая речка. Придется обходить.