Первомайские мальчики - стр. 21
Герман Георгиевич внимательно слушал выступление своего оппонента, говоря языком науки, и, качнув, давно поседевшей головой, пригладив пальцем столь же седые маленькие усики, сказал:
– Относительно новых русских я с вами согласен. Ведут они себя не лучшим образом. Но я, наверное, на их месте тоже вёл бы себя так же. После стольких лет нищенской жизни вдруг оказаться при огромных деньгах. Тут от соблазнов отказаться трудно. Но по поводу Сталина не могу вас поддержать. Уважают его многие за страх, который он сумел на всех навести.
– Вы полагаете всё же, что главное страх. – Опять вмешался Роман. – Он вам никак не даёт покоя. А мне думается, главное в том, что он вывел Россию в сильнейшие державы мира. И если уж говорить о страхе мира, то страхе не перед вождём, а перед могущественной страной, которую оставил после себя Сталин.
– Вы собираетесь, наверное, стать учёным? – проговорил примиряющим тоном Герман Георгиевич в ответ на эмоционально произнесенные слова Романа. – А знаете ли вы, молодой, подающий, насколько мне известно, надежды, человек, что знаменитый физик Ландау терпеть не мог вождя всех народов? Вместе с другим московским физиком Корецом он подписал листовку, призывавшую к вступлению в антифашистскую рабочую партию и свержению диктатора.
– Ну и что? Сейчас об этом среди физиков не знает только самый ленивый. Пётр Сергеевич показывал мне текст этой листовки. Во-первых, Ландау написал это в тридцать восьмом году, когда ему было тридцать лет. Есенин тоже почти в таком возрасте писал и подписывал манифесты. Прославиться хочется всем. Наш современный поэт Евгений Евтушенко писал:
«Мне скоро тридцать. Я герой пародий,
статей, разоблачительных стихов.
Приписаны мне прочно все пороки
и все из существующих грехов».
Но кто из этих почти тридцатилетних сохраняет свой пыл до старости? Евтушенко сник после развала Советского Союза. Вернее, перестроился вместе с перестройкой и перестал быть заметным, как и вся наша поэзия сегодня. Есенин расстался с жизнью до времени. И Ландау после освобождения из тюрьмы, откуда его вытащил академик Капица, перестал бузотёрить, но начал получать правительственные награды и учёные звания. И Сталин его больше не трогал, а сколько говорят о злопамятстве Сталина. Где же оно в этом случае?
Видя, что парень начинает горячиться, Пётр Сергеевич, как бы разминаясь от обеда, поднял со стула своё несколько грузноватое тело, под стать несколько полнеющей жене, подошёл к Роману и, похлопав его по плечу, сказал:
– Всё правильно, Рома, но я добавлю ещё одну важную деталь. История сама доказала, что всё сказанное в листовке было лишь больной фантазией так называемых подписантов. В листовке говорилось, что Сталин ненавидит социализм и готовит страну в качестве лёгкой добычи фашизму, на деле же получилось так, что фашизм был наголову разбит с именем Сталина на устах, а социализм всего за пять-десять послевоенных лет окреп настолько, что охватил своими идеями чуть не половину населения земного шара. Тогда как за такие же пять-десять лет перестройки мы умудрились развалить супер державу, и теперь никак не можем достичь хотя бы доперестроечного уровня в экономике.
Герман Георгиевич развёл руками, говоря:
– Ну, с вами подкованными спорить трудно. Интересно тогда узнать, как вы, Роман, собираетесь прославиться – гениальными изобретениями или борьбой с правительством?