Первокурсница - стр. 5

– Как тебе сказать… чтоб не обидеть, – тянул время мой мучитель.

– Ну говори, хватит уже. – От нетерпения я даже подпрыгнула.

– Ничего, – сказал Кирилл без тени улыбки, – не расстраивайся. Ты все равно моя дочь.

И расхохотался, увидев мою надутую физиономию:

– Да пошутил, пошутил. Тебе очень идет.

– Правда? – просияла я.

– Просто красавица. Такая взрослая, даже страшно.

– Ну спасибо.

– У меня аврал, – сообщил Кирилл. – Пожалуй, придется всю ночь сидеть.

– Сиди, – разрешила я. – Но сначала я должна с тобой поговорить.

– А завтра нельзя?

– До завтра я не доживу.

– Что с тобой такое?

– Я влюбилась! – выпалила я и выжидающе уставилась на Кирилла.

Тот усмехнулся:

– Опять?

– Ничего не опять! – бурно возмутилась я. – Теперь по-настоящему.

– Беда с тобой. И сколько времени ты его любишь? Больше недели?

– Четвертый месяц.

– Невероятно! Просто рекорд. И он, конечно, женат.

– Нет. Но он любит другую.

В комнату осторожно заглянула Настя и позвала нас ужинать.

– Ладно, – вздохнул Кирилл, поднимаясь. – На голодный желудок такую проблему не решить. Давай подкрепимся, а потом подумаем, как спасти от тебя этого несчастного молодого человека.

Первый раз я влюбилась, когда мне было пять лет. В Кирилла. Я жила тогда с мамой и папой и не знала совсем, что Кирилл – мой настоящий отец.

Хорошо помню, как он первый раз пришел к нам домой. Я смотрела «Спокойной ночи, малыши!», а папа и мама долго сидели с ним в кухне – даже забыли, что мне пора спать. Эту оплошность я использовала в угоду себе. Насмотревшись, как Хрюша рисовал кисточкой на большом листе бумаги, я решила, что тоже хочу стать настоящим художником. Я вытащила из папиного портфеля точно такой же лист, не обратив внимания, что с одной стороны он заполнен мелким шрифтом, и прикрепила этот лист пластилином прямо к обоям. Потом нашла свои акварельные краски и озадачилась, где взять воду. Ни на кухню, ни в ванную я идти не рискнула, чтобы родители не нарушили мои творческие замыслы. Поэтому я достала из серванта хрустальный фужер на ножке, набрала им воды из аквариума и принялась за дело. Листок, прикрепленный к стене, оказался мне маловат для самовыражения. Я рисовала все ниже и ниже, сначала на светлых обоях, а потом и на полу. Но вот беда: на линолеуме акварельная краска никак не хотела размазываться и собиралась в капельки. Я трудилась, стоя на коленях в зеленой луже и упорно возя ладошками по полу.

Мама, заглянувшая наконец в комнату, ахнула. Я вздрогнула и опрокинула фужер. У него тут же отвалилась ножка. Зеленая вода продолжала растекаться и впитываться в палас. Мама крикнула папе, чтобы он включал горячую воду, и бросилась за половой тряпкой. А Кирилл вошел в комнату и опустился передо мной на корточки.

Этот момент я запомнила на всю жизнь.

– Кто ты такой? – сурово спросила я его, сердясь, что взрослые все же помешали мне.

– Я Кирилл, – ответил он. – А ты кто такая?

– А я Саша, – сказала я и, оглядев его с ног до головы, сообщила: – Я вот рисую. Тебе нравится?

– Очень красиво. Ты любишь зеленый цвет?

– Да. И синий. И красный. И желтый. А у меня в субботу будет день рождения, и я буду задувать пять свечек. Папа надует много шариков, разных-разных.

– А мне в субботу будет двадцать три, – сказал Кирилл.

– И ты будешь задувать двадцать три свечки? – восхищенно поинтересовалась я, не представляя, как они все могут уместиться на торте.