Первая ночь - стр. 12
Дорога петляет между горами. Если Гартар находится на большой высоте, значит, ночью сильно похолодает, так что нужно будет поскорее найти приют.
Окружающий пейзаж становится бесплодным и унылым, и меня все сильнее терзают сомнения. Зачем Кейра отправилась на край света? Она ищет древнее захоронение, иного объяснения у меня нет.
Через двадцать километров автобус останавливается перед деревянным, висящим на стальных тросах мостом. Он в плачевном состоянии. Водитель велит всем пассажирам выйти, чтобы облегчить машину и свести риск к минимуму. Я смотрю через стекло на глубокую лощину и мысленно хвалю нашего шофера за предусмотрительность.
Я сижу на заднем сиденье, так что выходить буду последним. Автобус опустел. Я поднимаюсь, откидываю носком ботинка бамбуковую задвижку на дверце клетки, по которой суматошно мечутся птицы. Путь к свободе лежит под правым рядом кресел. Три утки весело крякают, следуя за мной по пятам. Каждая следует своим маршрутом: одна семенит по центральному проходу, другая забирает вправо, третья – влево; нужно успеть выскочить до них, иначе меня обвинят в организации побега! А вообще, не важно – их хозяйка на мосту, идет, жмурясь от страха и крепко цепляясь за канатное ограждение.
Я проявляю ничуть не больше храбрости. Преодолев раскачивающееся препятствие, пассажиры криками и жестами помогают нашему храброму водителю преодолеть опасное препятствие. Доски угрожающе скрипят, веревки трещат, настил прогибается, но выдерживает, и пятнадцать минут спустя все занимают свои места. Кроме меня. Я воспользовался случаем и занял освободившееся во втором ряду кресло. Автобус трогается, две утки так и не отозвались на призывы хозяйки, третья – увы! – появляется в центральном проходе и как полная дура кидается под ноги крестьянке.
Мы проезжаем Дашэнцунь, и я не могу не улыбнуться, глядя, как женщина ползает на четвереньках в поисках улетучившихся пернатых. Она сойдет в Догуне в дурном расположении духа – по вполне понятной причине.
Города и деревни неспешно сменяют друг друга на нашем пути; мы едем вдоль реки, автобус взбирается все выше и выше. Я еще нездоров, меня то и дело пробирает дрожь. Время от времени я задремываю под урчание мотора, потом резкий толчок вырывает меня из забытья.
Слева заснеженная вершина Хайлогоу касается острием облаков. Мы приближаемся к знаменитому перевалу Чжэдо, конечной точке путешествия, находящейся на высоте четырех тысяч трехсот метров. Кровь стучит в висках, снова разыгрывается мигрень. Я возвращаюсь мыслями к Атакаме. Интересно, как поживает мой друг Эруэн? Я давно не получал от него известий. Если бы несколько месяцев назад, в Чили, я не заболел, не нарушил предписанных нам правил безопасности и прислушался к советам друга, не сидел бы сейчас в этом автобусе, а Кейра не сгинула бы в мутных водах Хуанхэ.
Помню, как утешала меня на Гидре мама: «Потерять любимого человека – это страшно, но еще страшнее так никогда его и не встретить». Говоря это, мама думала о моем отце, но дело принимает совсем иной оборот, когда чувствуешь себя виновником смерти любимой женщины.
В тихих водах озера Чанхайцзы как в зеркале отражаются заснеженные вершины. На спуске к долине Синьдунцяо водитель прибавил скорость. До чего же все здесь не похоже на природу Атакамы, повсюду растут вязы и белые березы, в густой траве бродят стада яков. Мы спустились с высоты четыре тысячи метров, и моя мигрень поутихла. Внезапно автобус останавливается. Водитель оборачивается и делает мне знак – пора выходить. Каменистая тропа ведет от серпантина к горе Гунгашань. Водитель жестикулирует, призывая меня поторопиться: из двери задувает ледяной ветер.