Первая мировая война - стр. 104

Рост числа военнопленных привел к тому, что правительства воюющих стран учредили особые отделы, собиравшие информацию, старавшиеся организовать обмен тяжелоранеными и выступавшие против жестокого обращения. Датский наблюдатель, побывавший в трех лагерях Германской империи – в Рулебене, Дёберице и Бурге, – 4 февраля доложил, что лагерь в Бурге «просто ужасен – ненависть к Британии в Германии невообразимая, боюсь, что несчастные пленные из-за этого страдают». Американский дипломат, выступавший наблюдателем от Великобритании, был более сдержан. «Даже ангел небесный не мог бы удовлетворить запросы пленников в Рулебене, – писал он британскому коллеге в ответ на продолжающиеся жалобы, – если только он не откроет ворота и не велит им уйти». Но жалобы продолжались: в Гютерсло пленники были возмущены тем, что им разрешают писать лишь одно письмо и три открытки в месяц. Крикет и театральные представления помогали им скоротать время, но не избавляли от тягот, отчаяния и однообразия тюремного заключения. В Цоссене военнопленных разместили рядом с мусульманами, индусами и темнокожими пленниками, а посреди лагеря «по приказу кайзера» возвели мечеть.

Эти подданные Великобритании, находившиеся в Германии, когда разразилась война, прибывали со всех концов империи. Среди них были моряки с торговых судов, задержанные в германских портах в начале войны, или экипажи кораблей, захваченных во время немецких морских рейдов, в том числе сикхи, чернокожие африканцы и малайцы. Большинство из них содержались в Рулебене, где они были изолированы от всех остальных. За небольшую плату они делали мелкую работу для других узников. Один из них, свободный фотограф Перси Браун, по неосмотрительности пересек границу Германии, выполняя задание заказчика из Голландии. Позднее он описывал «цветные» бараки как «самое счастливое и чистое место в лагере. Темнокожие играли, пели и танцевали. Их жизнь была непрерывным концертом… Уроженцы Вест-Индии и Малайзии играли тихие колыбельные, мягкую, успокаивающую музыку без барабанного боя и резких аккордов. Посреди барака находилась прачечная, где работали пять веселых негров. Они утюжили белье, напевая спиричуэлс. У выхода сапожник под гавайскую гитару исполнял причудливый ритмичный танец, пока полдюжины клиентов терпеливо дожидались своих башмаков».

Русским военнопленным в Германии повезло меньше. Канадский рядовой Мервин Симмонс в Парневинкеле видел, как несколько «изможденных, похожих на скелеты» русских, которых заставляли трудиться по семнадцать часов в день, отказались выходить на тяжелые работы. На следующий день после бунта прибыли немецкие солдаты. Они согнали новых заключенных, а отказавшихся работать русских заставили бежать по кругу. «Через час они умоляли о милосердии и, задыхаясь, со стоном произносили единственное слово, которое знали по-немецки, – «Камерад, о камерад». Они просили и умоляли подгоняющего их старшину на своем языке и получали в ответ лишь уколы штыка. Их головы поникли, языки вывалились, на губах появилась пена, глаза были красными и воспаленными – и вот один из них упал к ногам старшины, который, наклонившись, оттянул ему веко, чтобы проверить, действительно ли он потерял сознание или притворяется. Осмотр подтвердил последнее, и я услышал, как комендант предложил пнуть русского в бок. Старшина сделал это с явным удовольствием, и изнурительная гонка продолжилась».