Первая леди - стр. 9

– Увы, мы не в состоянии координировать их действия, – помрачнел Юрий Сергеевич, – более того, Марс-37 запрограммирован так, что в случае угрозы будет стрелять на поражение. Впрочем, как и любая другая станция защиты.

– Да, я помню, – мне захотелось взять кирпич и швырнуть его в висевшую перед нами голограмму, – но это фактически будет объявлением войны! И не кому-то, а инопланетной цивилизации!

– Давай без паники, – министр посмотрел на часы, – пока наш гость не проявляет никакой агрессии.

– Вот только он летит прямиком на Марс. И вряд ли догадывается, что там есть защитный периметр. Кстати, скажи… А почему мы засекли его в непосредственной близости от планеты? У наших радаров ограничение два миллиона километров?

На лице Юрия Сергеевича отобразилось такое напряжение, что я догадалась – мой вопрос снова попал в десятку.

– Радары тут ни при чём. Мы могли бы обнаружить звездолёт и раньше, но он, словно в сказке, появился из ниоткуда.

– Телепортация? Маскировочное поле? Прыжок через гиперпространство? – я перечислила всё, что пришло мне в голову.

– Юля, остынь. У нас нет возможности проверить твои гипотезы. Просто прими как факт наличие у них недоступных на Земле технологий.

– И что в итоге? Ощущение полной безнадёжности перед лицом всемогущего противника? – я зажмурилась, пытаясь упорядочить свои мысли, – да, и ещё… Юра, тебе не снилось ничего необычного?

Министр не сразу принял моё любопытство всерьёз, и какое-то время над столом висело молчание.

– Нет, – наконец, честно признался он, – меня вообще редко посещают видения.

– И слава богу, – я снова открыла глаза и обнаружила, что прошло уже четыре минуты. Время таяло, ручьями стекая в прошлое, но в сводках с Марса менялись только цифры.

– Может быть, ты позвонишь папе? – в голосе Киры всё отчётливее звучали нотки страха, – он же вообще не догадывается, что происходит.

Я вздохнула. Мне очень хотелось поговорить с Антоном. Вот только Лондон находился по ту сторону открытого нами фронта, и мой звонок стал бы подарком для спецслужб Великобритании.

– Не сейчас. Сначала уладим проблемы мирового масштаба, а уж потом перейдём к семейным вопросам.

Дочь явно не обрадовалась моему вердикту. В её глазах я прочла желание продолжить спор, наплевав на всё, что происходило в мире. Но вышло иначе. Прозвучал короткий звуковой сигнал, и зал управления превратился в улей. Техники разбежались по компьютерам, а Юрий Сергеевич застыл посреди этого хаоса подобно статуе, неподвластной самому времени.

– Что?! Что случилось?! – выкрикнула я в пустоту, одной рукой хватая за запястье Киру.

Только тогда министр отвёл глаза от голограммы и лишённым малейшей интонации голосом произнёс:

– Госпожа президент, пожалуйста, сохраняйте спокойствие. Чужак проснулся и передаёт сигнал.

Кому-то покажется, что моя семейная жизнь – набор клише из дешёвых фильмов. Спорить не буду: у меня далеко не идеальный брак, но мы с Антоном продолжаем любить друг друга. Он менеджер в достаточно крупной компании и очень спокойно относится к моей карьере. Конечно, друзья подначивали его ещё в академии, где мы познакомились, когда я училась на третьем курсе. Там я слыла неприступной крепостью. Девушкой, у которой на уме одна учёба. А мой будущий муж был обычным бабником. Правда, как правило, не имевшим у дам успеха. Тем удивительнее выглядел наш роман, возникший на фоне обоюдного увлечения французским. За пару месяцев мы настолько привязались друг к другу, что во время каникул решили оформить отношения в ЗАГСе. Родители уговаривали меня повременить со свадьбой, но я отказалась, а Элеонора Михайловна неожиданно встала на мою сторону. Денег, заработанных мной за время учёбы в школе, с лихвой хватило на двухкомнатную квартиру в Подмосковье, где мы с Антоном и провели первые годы нашей совместной жизни. Там же родилась Кира, появились уже покойный кот Бернард и всеобщий любимец – попугай-непоседа Луи. Потом мы переехали в Москву, дочь подросла, а карьеры раскидали нас по свету. Но даже теперь, через двадцать с лишним лет брака, я понимала, что обожаю своего мужа. И мне было больно от непривычного ощущения разлуки в тот самый момент, когда мир повис над пропастью.