Первая конная армия - стр. 32
– А где же ваш командир?
– А вон, видишь, сидит.
Я посмотрел в окно и увидел сидящего за столом человека в офицерском мундире с погонами есаула. «Что такое – командир краснопартизанского отряда и в офицерских погонах? Этого не может быть!» – решил я и велел своим бойцам схватить людей, сказавших, что они из Веселовского отряда.
– Руки вверх! – приказал я офицеру, войдя в дом. Ему ничего не оставалось, как исполнить приказание. Обезоружив и обыскав офицера, я по имевшимся у него документам установил, что он Думенко Борис Клавдиевич, действительно является командиром Веселовского краснопартизанского отряда.
– Что это такое? – возмутился Думенко.
– Ничего, бывает и хуже.
Вернув Думенко оружие, документы, я посоветовал ему снять погоны, если он не хочет поплатиться за них головою. Но о погонах потом. Теперь я говорю о Думенко только в связи с тем, что встреча с ним побудила меня снова настаивать в станичном Совете на активизации наших действий.
Думенко сообщил, что белые все больше наглеют и он со своими бойцами следует в Великокняжескую, чтобы договориться о совместных действиях с Великокняжеским краснопартизанским отрядом Шевкоплясова. Думенко выразил желание наладить связь и с нашим, Платовским отрядом. Я обещал ему передать это пожелание платовскому Совету, что и сделал сейчас же по возвращении в станицу. К сожалению, мне не удалось расшевелить наше командование: и на этот раз для связи с другими партизанскими отрядами ничего не было сделано.
Беспечность Никифорова очень волновала меня. Я опасался, что белые сомнут наши заставы и нападут на станицу внезапно. И мои опасения оправдались. Однажды около двух часов ночи мы услышали в станице грохот повозок и крик людей. В комнату, где я находился, вбежал ординарец и доложил, что в станицу прибыли беженцы из хуторов Дальнего, Соленого, Сухого и других.
Беженцы сообщили, что в хутора ворвались белые казаки и учинили расправу с жителями: многих советских активистов зарубили и расстреляли, а в хуторе Хирном некоторых жителей побросали в колодцы живыми.
Подняв свой эскадрон по тревоге, я послал связных бойцов к командованию отряда. Но ни Никифорова, ни его заместителя Сердечного связные не нашли. Тогда я приказал бить в набат. Набат живо поднял на ноги население станицы. Все способные к бою стали вооружаться кто чем мог. Даже мой отец, человек по природе очень мирный, соорудил из вил рогатину.
– Возьми, отец, мою винтовку, – говорю я ему.
– Нет, отдай кому-нибудь помоложе. Мне с рогатиной сподручнее.
Набат разбудил и командование отряда. Первым прибежал заспанный начальник штаба Крутей, а за ним и Никифоров. Решили пешими подразделениями занять оборону с западной и юго-западной окраины станицы, откуда ожидалось нападение казаков, а эскадрон скрытно расположить в лощине для действий во фланг и тыл казакам.
К четырем часам утра конная разведка, высланная на Шара-Булук и Хундулай, в сторону хутора Сухого, донесла, что около полутора тысяч белых казаков в колоннах продвигаются в направлении Платовской. К пяти часам казаки подошли к станице и пытались атаковать с ходу в конном строю, но были отбиты нашими пешими подразделениями. Тогда они спешились и начали наступление. Это были по преимуществу старые, особенно охмелевшие от белогвардейской агитации казаки-бородачи. Пехотные подразделения отряда завязали бой с казаками, а кавалерийский эскадрон, используя балку Бургуста, обошел казаков и ударил им во фланг и тыл. Это было для белогвардейцев полной неожиданностью. Не успев еще как следует развернуться, они дрогнули и начали поспешно отступать.