Первая конная армия - стр. 13
Деятельность солдатского комитета Кавказской кавалерийской дивизии в Минске, и в частности моя как исполняющего обязанности председателя комитета, проходила под руководством военной организации большевиков Западного фронта и Минской городской парторганизации. Лично я был связан с М.В. Фрунзе, известным тогда у нас под фамилией Михайлов, который в то время был председателем Совета крестьянских депутатов Минской и Виленской губерний, членом Исполкома Минского горсовета и членом фронтового комитета армий Западного фронта, а затем, во время корниловского мятежа, начальником штаба революционных войск Минского района. Помогал мне и большевик Александр Мясников. Фрунзе и Мясников связали меня с Минским горкомом партии, приглашали на заседания Минского большевистского Совета рабочих и солдатских депутатов. Я повседневно чувствовал их заботу о повышении моей политической сознательности. Они помогали мне глубже понять политику большевистской партии и разглядеть буржуазное нутро всех партий, враждебных большевикам. Работа под руководством Фрунзе и Мясникова была моей первой настоящей большевистской школой, хотя я в это время и был беспартийным.
Около 20 августа комендант города Гомеля донес по начальству, что солдаты и унтер-офицеры команд выздоравливающих, расположенных в городе, бунтуют, и просил прислать для их усмирения воинские части. Для этой цели из Минска в Гомель была направлена по железной дороге наша 1-я бригада Кавказской кавалерийской дивизии.
Накануне погрузки бригады в вагоны М.В. Фрунзе сообщил мне, что никакого бунта в Гомеле нет, а просто солдаты возмущены тем, что комендант посылает на окопные работы больных, не желает выполнить их законного требования о создании медицинских комиссий для определения трудоспособности и вообще ведет себя с солдатами вызывающе грубо.
Фрунзе сказал, что посылка бригады в Гомель ничем не оправдывается, но раз командование посылает ее, то и я, как председатель дивизионного солдатского комитета, обязательно должен ехать, чтобы предотвратить кровопролитие и добиться удовлетворения требований гомельских солдат.
– Больше того, генеральной линией здесь нужно считать роспуск солдат по домам, – заключил Михаил Васильевич свое напутствие.
В Гомеле, когда наши эшелоны остановились на товарной станции, помня напутствие Фрунзе, я заявил командованию, что прежде чем выгружать полки, нужно побывать в городе и выяснить, чем вызвано волнение среди солдат. Командир бригады генерал Копачев, боявшийся кровопролития и поэтому не хотевший обострять положение в городе, охотно согласился со мною.
Я поехал в местный солдатский комитет. Председатель комитета подтвердил все, что говорил Фрунзе о причинах, вызвавших волнение в гарнизоне. Оказалось, что восемьдесят процентов солдат по состоянию здоровья не могут выполнять тяжелых окопных работ, однако комендант упорно отказывается послать их на медицинскую комиссию, не желает считаться с солдатским комитетом и всем своим поведением вызывает возмущение солдат. Конечно, нежелание солдат выходить на окопные работы объяснялось и антивоенными настроениями: солдаты и унтер-офицеры не хотели содействовать продолжению войны, которая принесла им только увечья и страдания.
Посоветовав солдатскому комитету завтра же созвать общее собрание солдат и решительно потребовать создания медицинской комиссии, условившись о времени начала собрания и порядке его проведения, я вернулся в бригаду. Генерал Копачев собрал командиров полков и эскадронов и в их присутствии выслушал мою информацию о положении в Гомельском гарнизоне. Я сообщил о назначенном на завтра собрании и сказал, что комитет считает возможным присутствие на этом собрании офицеров нашей бригады, однако он решительно возражает против вступления драгунских полков в город.