Перстень Рыболова - стр. 29
…Внутри дом оказался не таким сырым и мрачным, каким виделся снаружи, хотя ветхость и разруха давно стали его хозяевами. Особняк разворовали, утащив все, что могло стоить хоть какие-то деньги. Полы прогнили, проросли травой, лестница обвалилась, по углам свалена была ломаная мебель и груды черепков. Сам Мирча обжил только одну комнатку, собрав в нее все, что не успели растащить или разломать незваные гости – два стула с гнутыми ножками, шкаф без ящиков и колченогий стол, заваленный холстами. Холсты были расписаны старыми лафийскими живописцами, а на обратной стороне Наутек рисовал свои карты.
– Хоромы, конечно, не бог весть какие, а все ж не под открытым небом ночевать, – Мирча возился, выкладывая снедь: затвердевший копченый сыр «с дымком», каравай ржаного хлеба и бутыль лимонной воды.
– Не страшно здесь одному? – Флойбек водил глазами по разломанным потолочным балкам.
Наутек с гулким звуком вытащил пробку.
– Нынче в Лафии везде страшно, – ответил он. – Время такое. Только соображать надо, кого бояться. Те, что в каменном дворе, будут пострашнее старых стен и разбитых окон, – он разлил воду по двум чашкам, себе налил в треснувшую миску.
– Да я про другое говорю, – Флойбек потянулся к сыру, – прежние хозяева не навещают? Дом-то, по всему видать, нечистый. Кто в нем раньше жил?
– А, вот вы о чем… – Мирча уселся на полу, скрестив ноги. – Этот особняк выстроил лет тридцать назад торговец один родом с этих улиц. Они, говаривал, счастливые, не желаю отсюда съезжать. Тут родился, тут разбогател, тут и… Эх! – Наутек махнул рукой. – Жаль человека, ни за грош пропал, а все из-за жадности. Был он моих примерно лет, или чуть постарше, не особенно богатый, не слишком удачливый – так, ни то ни се. Жил себе потихоньку, торговал разной мелочью, как вдруг, – Мирча отломил себе от каравая, – привалило ему богатство, да такое, что все вокруг диву дались. Ниоткуда свалилось, прямо на голову. Враз купил себе два корабля, третий приглядывал. Дом выстроил, этакую хоромину. Там, где лачуги стоят – вон в окне видать, белье сушится – лимонный сад разбил, кедры хотел сажать, да они тут не прижились. Ну и чудить стал, понятное дело. Из фонтана вино пустил, улицу павлиньими перьями выкладывал… Но вот что странно, – Мирча помолчал, жуя, – болтливый он был, а как разговор про его деньги заходил, слова было не вытянуть! Сколько бы бутылок ни опорожнил, сразу замолкал. Тут и последний дурак смекнул, что дело поганое. Ходили там слухи, домыслы всякие. Кто болтал, что напоил какого-то шкипера и обыграл его, кто говорил, что наследство получил или что с пиратами стакнулся… Правды в этом, надо сказать, ни на столечко не было, – Наутек показал ноготь на мизинце, – а тем временем дом начал многим глаза мозолить. Предлагали продать особняк, но Богатей наотрез отказался. И однажды исчез. То ли ночью за углом ему нож под ребро вогнали, то ли стража по чьему наущению сцапала, вот как меня, этого никто не скажет…
– Выходит, из-за особняка человека сгубили? – спросил Сгарди. – Что ж не живут?
– Да вроде привидение его тут видели. Только вранье это, – Наутек поскреб подбородок, заросший жесткой щетиной. – Нет здесь никаких привидений – живу ведь. И не в доме дело, – Мирча помолчал. – Как раз в то время и начали подводный город разворовывать. Богатей одним из первых был. Через те сокровища и богатство свое обрел. Через них и сгинул. Тогда ведь не знали еще, чем все это обернуться может.