Перстень Рыболова - стр. 19
Сгарди обернулся. Гессен неподвижно сидел, обняв колени, и глядел в огонь. Арвельду случалось видеть его в такой позе, но то были минуты вдохновения, когда лицо Гессена лучилось. Тогда он порой покачивался, ловя в воздухе какую-то чудную мелодию, которую напевало море, потом бегло записывал ее. И следующим утром напевала новую песню его свирель. Теперь же чародей сидел, точно придавленный к земле.
Поодаль прислонился к сосне Флойбек, скрестив руки на груди, точно закрываясь от кого-то, и блуждал мыслями бесконечно далеко от Храмовой гряды. В его обычно непослушных, дерзких глазах появилось отрешенное выражение.
– Мы уходим завтра? – спросил Арвельд. Он и так это знал, но хотел нарушить тишину. – Значит, решено?
– Завтра, – Флойбек шевельнулся, и под его ногами захрустел песок. – Вон корабль идет…
– Где?
– Поздно уже, – невпопад ответил Гессен. – А ты ведь хотел отсюда уйти… – и они снова замолчали.
– Сдается мне, мы сюда больше не вернемся, – через силу произнес Арвельд. Мысли засыпали, не успев родиться. Флойбек равнодушно пожал плечами.
– Вернемся. И еще не раз, – ответил Гессен. – На то оно и Пристанище на краю морей. Но прежними не вернемся. Воздух тяжелый – слишком много в нем предвестий. Скоро что-то случится…
– Тебе… видение было? – спросил Арвельд, начиная отходить от сна.
– Было. Скоро выйдут все сроки, и все якоря будут сорваны. Туманы рассеются, но я не вижу, что они откроют. Что-то с нами будет…
Сгарди сел рядом, глядя в огонь. Подошел Флойбек, тоже опустился на каменные плиты.
– Помните клятву, которую мы придумали тогда? – спросил Арвельд. – Присягу Советников?
– Я помню, – ответил мореход. В глазах его появилось знакомое выражение. – Как же это… Что бы ни случилось в Светлых морях, сколько бы воды не утекло…
– …сколько бы раз месяц не стал луной, – продолжил Гессен, – и хоть разрушатся горы…
– …а мы останемся прежними. И будем верны себе. Гессен с Лакоса, Флойбек с Лафии и Арвельд с Севера. Во имя Светлых морей и покровителя нашего, принца Серена.
– Клятва дана на Храмовой гряде, концом марта, в четверг-ветреник. Призываю все ветра в свидетели!
Сосны встрепенулись и шумно вздохнули в вышине. Клятва была принята. Языки пламени взметнулись вверх, под порывом ветра, заколебались, готовые погаснуть.
– Огонь не умрет, – сказал Гессен. И костер, послушавшись, спустился в каменную чашу и весело затрещал сухими сучьями.
Трое друзей сидели вокруг него, и слушали шепот моря. Ночь перестала быть враждебной. Она была полна надежд.
Потом они узнают, что нет ничего крепче клятвы, принесенной в полночь на краю Светломорья.
…На заре трое друзей простились с Храмовой грядой. Корабль шел на Лафийский архипелаг.
Через день после этого разразилась гроза, первая в этом году.
За всю свою жизнь, а прожил он немало, старый Лум не мог припомнить такой бури. Какие зарницы чертили небо! Будто все силы, что есть в природе, развернули в небесах побоище и полосовали друг друга огненными мечами. Поутру даже странно было видеть, что небо уцелело. Но все же оно никуда не делось, и из-за горизонта всходило чистое, умытое солнце, теперь уже по-настоящему весеннее. Ясные Вечерницы отошли.
За ночь к берегу бурей прибило что-то. Лум приставил ладонь к глазам, защищаясь от солнца. Волны поймали добычу и с глухим стуком колотили о прибрежные валуны. Никак лодка? Наставник спустился ниже.