Период распада. Исход чумы - стр. 19
– А что переживать? Умерли уже все, – произнес без всякой злобы Петр Алексеевич.
Ему и в самом деле было искренне непонятно это переживание – ведь и так понятно, что случилось, и произошедшего не изменить. Так чего горевать?
Своркин сморщился. Продолжил:
– Поэтому и напряжение некоторое есть. Но это пройдет, не переживайте. Рано или поздно, но пройдет. Отвлекутся на других, переключатся. Вон уже и уборщиц несколько к себе в каюты забрали – якобы убираться некому. Мы уж строго, по уставу, но они добровольно, по любви, говорят, хех!
Петр Алексеевич задумчиво посмотрел на Своркина, покачал головой:
– Нет. Не в этом дело. Что-то другое.
– Да что может быть другое? – нервно хохотнул Своркин. – Не может быть тут другого. Да, есть, конечно, нервозность и на сокращение пайков. Но ведь тоже вынужденная мера, все это прекрасно понимают. В первый год обжирались, а теперь, когда провизия сократилась на складах, не сильно хотят аппетиты умерить.
Петр Алексеевич задумчиво кивнул.
– Разрешите выдать за ужином дополнительную порцию виски людям – и все как рукой снимет! – весело продолжил Своркин. – Никакого напряжения, только веселье. А можно чего и покрепче. В запасах седьмого склада есть еще веселая пыль, могу выдать, если разрешите.
Петр Алексеевич не ответил.
Некоторое время молчали. Своркин следил за хозяином, не смея сказать что-то еще. Повадки Петра Алексеевича, выученные за долгое время, подсказывали – сейчас лучше не лезть. Переждать.
– Вот что, Своркин, – наконец произнес хозяин. – Потрись среди людей, послушай, кто что говорит, кого что беспокоит. Ненавязчиво, просто будь рядом. Народ молчать не будет. Все равно все сидят в саунах или кухнях и обсуждают – вполголоса, наедине. Но говорят, а значит, мы должны знать, о чем говорят. Выясни настроения. И докладывай мне. Каждый день. Слышишь?
– Хорошо, – кивнул Своркин, низко поклонившись. – Могу идти?
– Иди, – бросил Петр Алексеевич, вновь возвращая взгляд на карту.
Своркин тихо фыркнул, вышел из кабинета.
Глава 3. Пораженный
– Как это – три года назад? – Максим удивленно глянул на парня, улыбнулся. – Разыгрываешь меня?
Но судя по выражению Егорки, тот не шутил.
– Нет, не разыгрываю.
– Что за ерунда?! Три года назад… Нет, ты явно что-то путаешь.
– Я тоже иногда думаю, что время – странная штука, – вдруг задумчиво произнес Егорка. – Вроде идешь-идешь-идешь, а смотришь – только полчаса всего прошло. А начнешь вечером вспоминать какие-нибудь моменты, кажется, вот только недавно было, а уже, оказывается, столько лет прошло. Я своих родителей как сейчас помню. Вот прям четко лица. И как мама мне про кепку все говорила – чтобы надевал, а то голову напечет, а я не соглашался. И как отец пассатижи искал, у меня спрашивал, куда я их заныкал. А я их спрятал, потому что пластик от ручки случайно сломал, когда велосипед чинил.
«Какие пассатижи?! Какая кепка?!» – хотел воскликнуть Макс, но растерянность была такой, что язык онемел.
А Егорка продолжал, увлекшись:
– Даже голоса их слышу, словно вот они секунду назад говорили со мной. А ведь родители мои в первую волну умерли.
– В первую волну? – наконец смог вымолвить Максим.
– Ага. Сначала мать, потом батя. Быстро сгорели.
– Что за первая волна? – осипшим голосом спросил парень.
В голове вспыли слова Большакова о том, что вся эта эпидемия – это только первая волна. Возможно, будет и другая, более мощная. Профессор это говорил, когда собрал команду, чтобы отправить в Зону для исследования и нахождения источника заразы. И группа Максима справилась с этой задачей. А теперь… чертовщина какая-то происходит! Три года прошло! Ну что за бред?!