Период распада. Апофеоз войны - стр. 10

– Не отвечает, – пробубнил Макс, возвращая трубку Семену Павловичу. – Вы ей еще раз наберите, позже, объясните, что я по делу важному вырвался и что скоро буду. Чтобы не волновалась.

– Непременно, будьте спокойны по этому поводу.

Профессор звонко хлопнул в ладоши, обратился ко всем присутствующим:

– А теперь давайте собираться. Времени очень мало. Его практически нет.

В груди зудела тоненькая надоедливая боль, убивающая своей постоянностью, словно внутри у него поселился червяк, грызущий плоть, все никак не насытясь. Иногда боль растекалась до самого живота пышущим огнем, и тогда становилось совсем невмоготу. Хоть волком вой.

В какой-то момент старик вдруг подумал о том, что было бы хорошо, если бы он умер, прямо сейчас – и никаких больше мучений. Эта мысль не принесла с собой ни страха, ни грусти, а даже показалась привлекательной. Ему действительно хотелось просто упасть в снег и уснуть вечным сном. Как тогда, когда ходил за таблетками к лесу и заблудился. Ведь тогда тоже чуть не умер, и только в последний момент заставил себя вырваться из ледяного плена зимы.

– Хорошо бы иметь оружие и хотя бы один патрон, – произнес Каша без всякой интонации. И сам удивился своему жуткому сиплому голосу, так теперь похожему на воронье карканье.

Патрон нужен был для известного дела. Пуля в висок решает все проблемы. А проблем было действительно с лихвой. Старик зарычал, пытаясь отогнать вновь подползающие ядовитые мысли: «Да, виноват, да, убежал. Что с того? Какая кому разница?»

– Нет, нет, нет, – запричитал, словно в молитве, Каша. – Не думать об этом. Не думать.

С тех пор, как сломалась машина, на которой он ехал в мертвый город, прошли сутки. И все это время Каша не переставая шел, лишь изредка останавливаясь, чтоб зачерпнуть ладонью горсть снега хоть как-то утолить жажду. Надежда на то, что он когда-нибудь все же доберется до мертвого города, быстро таяла, как снежное крошево в теплой ладони. Старик с горечью понимал, что ребят, оставшихся в плену у охотников, уже не спасти. Потому что не сможет он дойти до мертвого города.

Неуклюжей походкой, прихрамывая и спотыкаясь, старик взобрался вверх по отлогому склону, даже толком не зная, зачем это делает. Просто шел, потому что не мог ни стоять, ни лежать – в таком положении мысли начинали особенно больно клевать разум. Спасало только движение.

Смертельная усталость опутывала ноги и с каждым шагом пыталась опрокинуть старика в снег. Каша осознавал, что слишком слаб, чтобы продолжать идти, но ничего с собой поделать не мог. Желание убежать было превыше всего. Скрыться от своего позора, от себя.

Он хмыкнул. Жизненный опыт подсказывал – от себя не убежишь. Да только что толку? И топал дальше.

Настроение начало набегающими волнами изменяться: то вдруг ему становилось весело, и он в полный голос смеялся от мысли о том, что умрет прямо на дороге, а тело его покроется льдом и будет он лежать как путевой камень; то вдруг накатывало такое беспросветное горе, что хотелось выть; то застилало серым плотным безразличием разум, и все вокруг казалось таким же серым.

Каша выругался. Вспомнил все грязные словечки, которые узнал когда-то от соседа-хулигана Борьки Рябого, а тот умел материться. Каша на его фоне был лишь жалким подобием. Но и этого хватило, чтобы совладать с разумом, привести себя в чувство. Даже боль, противно ноющая в коленях, на время отступила.