Перестроечная кувыркайка - стр. 32
– В командировке я тут… по бухгалтерской части. На заводе с аудитом.
– Остановился где?
– У знакомых, на Калякинской улице, в десятом доме.
– А ты что делаешь в Посторомкино?
– Известно что! По службе распределили. Я ведь свою жизнь с внутренними органами связал.
Несиделов обомлел и только теперь сообразил, отчего лицо милиционера на крыльце керамзавода показалось ему знакомым. Напарником усатого капитана, приезжавшем на его задержание, был одноклассник Фрункис.
– А тебя сразу и не признаешь, – сказал милиционер в штатском. – Возмужал, чертяка! И ухо разодрано. Граблями, что ли?
– Нет, это давнишнее.
– Кого-то из наших видел?
– Саню встречал.
– Все, наверное, таксует? Как из армии пришел, как сел за баранку…
– Ты что! Он теперь аудитором сделался.
– Аудитором? Как и ты?
– Нет, «Ауди» из-за бугра гоняет. Там за копейки ворованные берет, а здесь на авторынке с наваром толкает. Тем и перебивается.
– А остальные-то как? Леха чем дома занимается, когда из плаванья приходит?
– Бросил Леха морскую жизнь. Говорит – надоело. Землю за последний год всего два раза видел: когда цветочный горшок во время шторма разбился, и когда ее со спутника по телевизору показывали. Фермером Леха стал, телят выращивает.
– Он, наверное, вместе с Серегой, с брательником своим?
– Э-э-э, нет! Серега с этим делом завязал. Серега в большие люди вышел – он теперь депутат от аграрной партии. Это тебе не коровам хвосты крутить! Спит целыми днями на сессии – сам два раза по телевизору видел.
– А Танька его в садике так и работает?
– А Танька теперь уже не его! Другого себе нашла – бросила Серегу. И садик бросила – надоело детишкам сопли вытирать. Валютчицей стала. Встретишь – не узнаешь! Вся в коже, шапка-кубанка, сапоги-ботфорты, только сабли не хватает! В руке пачка долларов толще кирпича – резинкой перетянута.
– Вот так чудеса! Вот так удивил! А Витька-то хоть в секту свою ходит?
– Не совсем. Порвал он с сектантами по идейным соображениям. На православного батюшку выучился, приход получил. Теперь в строительной каске бегает – церковь восстанавливает.
– Фу ты! Хоть один не перекрасился. Вера у них одинаковая – пусть строит. Работа нелегкая. А помнишь Толяна «наша служба и опасна и трудна»? Ему до пенсии как медному котелку тарахтеть…
– Куда там! Оттарахтел. Два года дали. Отсидел уже. За что – не признается. Теперь охранником работает. Шея толще головы. Говорит, а сам постоянно жует. Что можно жевать в наше время?
– Что творится, что творится! А Славик-то хоть хирургом работает? Золотые руки у парня.
– Вот Славик – да! Только руки и спасают. Ловко ими так наперстки на вокзале гоняет. Не уследишь, каким шарик накрывает. Что правда, то правда – золотые руки. Теперь ни ночных дежурств, ни операций. Тяжелее наперстка ничего не поднимает.
Несиделов поинтересовался:
– А сам-то ты как?
– Да так себе – средненько. Здоровьице пошаливает. Иногда подумываю, не уехать ли в Германию? Там медицина на европейском уровне, не то, что у нас. Я ведь, между нами, по национальности немец.
– Ты?! Немец?! Да какой же ты немец? Я ведь рожу твою рязанскую с детства знаю, и родителей твоих знаю. Да ты и по-немецки в школе ни бум-бум!
– Вот в том-то и беда, – вздохнул Фрункис. – Знал бы язык, легче на историческую родину возвращаться. Может, ко мне поедем? На службу заглянем на минутку. Я тебя с моим начальником познакомлю – с капитаном Лапохватом.