Перекресток версий. Роман Василия Гроссмана «Жизнь и судьба» в литературно-политическом контексте 1960-х – 2010-х годов - стр. 31

Гоголевой тогда – шестьдесят пять лет. Знаменита была не только на родине. И еще в 1949 году получила звание народной артистки СССР.

Ее статья тоже корреспондировала с высказываниями государственного обвинителя. Прокурор обвинял Синявского и Даниэля от имени «советской интеллигенции», ну а Гоголева – своего рода олицетворение этого понятия. Вот она и утверждала: «Не найдется сегодня в Москве, в стране человека, который всем сердцем не одобрит справедливого приговора, вынесенного подлым двурушникам и предателям интересов Родины».

Отнюдь не все современники, особенно знакомые актрисы, поверили, что автором статьи была сама Гоголева. С ее прежней репутацией не соотносилась акцентированная ненависть к уже осужденным и подвергавшимся широкомасштабной травле писателям.

Но в данном случае неважно, сама ли Гоголева подготовила статью или только согласилась, пусть даже вынужденно, подпись свою поставить. Важно, что имя знаменитой актрисы было использовано для подтверждения основного пропагандистского тезиса: вся «советская интеллигенция» считает приговор законным и справедливым.

Организовано было и публичное отречение коллег-филологов от Синявского. «Литературная газета» напечатала 17 февраля их открытое письмо – «Нет нравственного оправдания»[47].

Письмо начиналось именно с обвинения. И сразу же был указан статус авторов: «Мы, профессора и преподаватели филологического факультета Московского университета, решили обратиться в редакцию с этим письмом. Мы не можем не выразить публично своего отношения к беспринципной деятельности Андрея Синявского».

Авторы подчеркивали, что осужденный поступал именно беспринципно. Даже и вероломно: «Большинство из нас знали Андрея Синявского, когда он был студентом, потом аспирантом, наконец, кандидатом наук, защитившим диссертацию. Синявский не мог считать себя ни обиженным, ни обойденным. Он со студенческих лет привык к заботе и пониманию».

Если верить авторам письма, их возмутило именно вероломство. Соответственно, отмечалось: «Мы убеждены, что ни один честный ученый, ни один уважающий себя человек не в состоянии нравственно оправдать подобного поведения Синявского-Терца».

Отсюда следовало, что ни одного из тех, кто пытался защитить подсудимых, нельзя назвать «честным ученым» и даже «уважающим себя человеком». Далее оценивалась правомерность обвинительного приговора: «Но дело не только в нравственной оценке поведения Синявского, хотя сама по себе она необходима, коль скоро речь идет о принципиальности в деятельности филолога. Дело прежде всего в том, что сочинения Терца полны ненависти к коммунизму, к марксизму, к славным свершениям в нашей стране на протяжении всей истории Советского государства».

Получалось, что приговор вынес не только суд. Уместность и правомерность обвинений подтверждало все научное сообщество: «Абрам Терц осмелился осуждать наше общество, наш народ, нашу мораль с позиций лицемерия и низости. Он поднял руку на все, что для нас бесконечно дорого и свято, на прошлое, настоящее и будущее нашей страны, на наше человеческое достоинство, на человека».

Среди восемнадцати подписавших были и весьма известные ученые. И неважно в данном случае, кто из них добровольно визировал отречение, а кого вынудили. Прагматика акции важна: Синявского пытались лишить и профессионального статуса – филолога.