Перекати-моё-поле - стр. 4
Ужас охватил меня, я действительно представил, что они по очереди меня целуют, и когда доходит черед Зины, она прикладывается своим шрамом! Я развернулся и дал во всю прыть теку! А за спиной оглушал топот ног и веселый смех…
Оказалось, орехи собирать непросто. Прежде всего, надо их увидеть, часто зеленые грозди сливаются с остроконечными листьями. Упругий орешник надо пригнуть и только затем обрывать орехи и отправлять их в проем мешка на плече. И всюду кустарник, ямины – не пролезешь! Я обрывал орехи подряд, замечая между тем, что товарки больше грызут орехи, чем собирают впрок. Но уже скоро Валя сказала:
– Ты, милый, не обдирай все подряд. Пробуй – не то принесешь пустых.
«Как это, – думал я, – каждую гроздь пробовать?» – Не понял, что снимать пробу надо с ветки, с куста: если один-два ореха пустые или молочные, то и оставь куст – иди к другому.
Сначала заболела шея, а затем в глазах зарябило – вскоре и голова закружилась… Вот почему глаза становятся шалые, а рот воспаленный от пробы орехов.
В деревню возвращались молча – усталые. Состоялся лишь один короткий разговор:
– Еще разочка три схожу – и хватит, малый мешок и по завязку.
– И я тоже, – согласилась Шура.
Зина молчала, шла напряженная, со своей думой наедине.
– Что, уже и на зиму хватит? – по-хозяйски рассудил я.
В ответ Валя усмехнулась:
– Да не на зиму, а в счет налога, вместо шерсти или яиц.
Для меня это осталось загадкой, но я согласно кивнул, делая вид, что понял.
Мы уже шли по задворкам, когда на краю усадов я увидел и узнал обидчика, одного из тех, которые швырнули в нас комья земли. При нем была коса.
Шаркнув лопаткой по жалу косы, он поморщился и выкрикнул:
– Эй, парень!
Я не понял, кому это он.
– Чего крутишь головешкой? Ты и есть парень, коли с девками!
Я обомлел от его насмешки. И не будь у него в руках косы, непременно ринулся бы на него с кулаками. Но коса – как меч обоюдоострый. Только взмах – напополам и перехватит. «Погоди, – утешил я себя, – вот встречу без косы!» – И на душе вдруг стало легко.
– Как, Федюнчик, все косишь?
– Кошу…
– А курочек пошшупал? – и Шура состроила ему рожицу. Федя в ответ так и расплылся в улыбке:
– Пошшупал… Не хошь ли – и тебя пошшупаю?
Шура захихикала:
– Экий жеребчик…
Мой старший брат
Моему старшему брату Мите уже исполнилось 14 лет. И до сих пор был он для меня просто брат, со стороны я не видел его и не знал. Но в тот час, когда я вошел в горницу с орехами, я увидел брата иначе – на всю жизнь.
Митя сидел на табуретке за столом и читал какую-то книгу. Понятно – какую-то, ведь у нас в семье не было ни одной книги. Старые учебники бросили при переезде, а иных книг и не бывало. Митя поднял на меня взгляд и улыбнулся с неподдельным восторгом:
– Орехи?! Набрал!.. Теперь ты знаешь – где, сходим вдвоем!
В этот самый момент мне стало до слез стыдно, что я за годы войны не раз дрался с ним, порой не понимая даже из-за чего.
Я передал ему орехи – все! – и, наверное, с восторгом сказал:
– Вот тебе – грызи! Я нагрызся. Пойду умываться.
И пока умывался – за одну минуточку! – пережил всю братнину судьбу… По словам мамы, лет шести, что ли, в детском саду Митя ушибся на качелях. Долго синяк на бедре не проходил. А когда обратились к врачу, то и оказалось – у него загнила кость, вот и развился так называемый туберкулез кости. Для него и для мамы начались бесконечные мытарства. Ему свело ногу коленкой к груди, нога не разгибалась. В восемь и девять лет Мите сделали две операции под наркозом, с пересадкой кости. И это в другом городе, так что и не навестишь. Он и учился в больнице. И вся его детская энергия уходила на недуг и на умственные занятия: он быстро и много читал, а уж рисовал, мне казалось, как художник! Умел что-нибудь смастерить – выдумывал, вырезал, клеил… Я завидовал ему, может быть, поэтому и дрался с ним… А потом он лежал в эвакуированной из Харькова санаторной больнице – у нас в городе. Это спасло его от голода. Правая нога у него стала короче сантиметра на четыре, и в бедре она не гнулась. И это отстраняло Митю от мальчишеской жизни, стесняло и угнетало. Я не понимал этого. А вот тогда вдруг и понял. И наперед увидел – как же тяжело ему будет в жизни.