Перекати-моё-поле - стр. 34
– Давай, давай… через дорогу… на дрова в подтопок… тяни, – несвязно бормотал Федя.
Наконец он оставил веревку, забежал и уперся в задки дровней – загородил видимость. И мы перевалили через дорогу и даже отъехали десятка два шагов, когда председатель Семен, поравнявшись, строго спросил:
– А вы что еще тут тянете?
Не отпуская дровней, Федя вывернул голову и гугниво ответил:
– Вот сливачу на дрова – просил.
И я в подтверждение кивнул головой – язык-то заклинило.
– Или вам дров не завезли?
– Не завезли, – говорю покорно. – Для подтопка. Печку чужими топим.
– Я напомню – привезут… А на дрова ли везете? – Он отбросил окурок, широко растянул рот, шагнул было к нам с дороги, но безнадежно отмахнулся рукой и быстро пошел к конному двору.
– Ехор-мохор, неужто Семена пронесло! – И Федя поспешно перекрестился. – Тятеньке твоему не сказал бы.
– А я наперед – сам скажу: привезли дрова для подтопка.
– Айда, не то ведь и раздумает, возвернется… Мамке ничего не говори…
Мы втянули дровни во двор и закрыли ворота. Спешно вышла встревоженная Мамка:
– Господи, парнишки, молодцы-то какие! Никто вас не видел?.. Матерь Божия, Царица Небесная… слава Тебе, Господи…
Сбросили сверху «прикрытие», и Мамка, обхватив, унесла икону в избу, к себе в боковушку. Мы понесли вдвоем.
– Да как же вы там с ними управились, милые мои… Заходьте, заходьте, я вас чаем с сахаром напою…
Но прежде чем пить чай с сахаром, мы нагрузили в дровни Фединых дров, побросали наверх маскировку и отвезли дровни к нашему двору: во, мол, привезли дров для подтопка.
Отец, лыжи, поросенок и волки
Уже в ноябре прошли затяжные снегопады, ударили сухие морозы – и зима установилась холодная и тихая… За окнами еще бродили серые сумерки по белому снегу, когда из района возвратился отец. Он ввалился в избу с шумом-громом, с бранью и с вытаращенными глазами. Шума было много еще и потому, что отец внес в избу и лыжи, и поросенка в мешке, осипшего визжавши. Через минуту вошел и возчик. Отец, не снимая полушубка, распечатал бутылку водки, налил в два граненых стакана, и они с возчиком выпили, чем-то закусили, и только после этого отец как будто пришел в себя.
– Ну, матери твоей полпуда сухарей! Волки чуть не загрызли!
– Прямо уж – не загрызли… Пужают, но и шалят, – всезнающе заключил возчик. – У нас ведь до войны такого не бывало, а эти, чай, беженцы… И стрелять некому. Мужиков нет, и ружья все в деревне поотбирали с войной…
– Так строем и провожали! – допоздна и на другой день все восклицал отец и начинал снова рассказывать… А дело было так.
Приехали с творогом и сливками на молокозавод они до обеда. Взвесили, проверили жирность, получили квитанции, чистые фляги и ушаты – и свободные. На рынке отец увидел старенькие лыжи с ремнями – широкие, тяжелые – за бесценок. Вот и купил их мне – это оказался единственный за всю мою жизнь от него подарок. Зато какой подарок! Мне так хотелось лыжи, что я едва не целовал эти доски… Отец на рынке спрашивал поросенка. Но, кроме ухмылок и шуток, в ответ ничего другого не было.
– А пошто гогочете?! – вмешался торговавший катанками[32] валяла. – Есть поросята! Рядом – в Трофимовском совхозе. Недели по три-четыре. Продают…
Приехали в совхоз: поросята есть – бухгалтера нет. Подождите. В совхозной столовой пообедали по-домашнему. Пошли выбирать поросенка. Выбрали. Хоть и длиннорылый, но поросенок. Наконец пришла бухгалтер – оплатили. И даже мешок дали для поросенка и в мешок сена достаточно положили. Оно хоть и не сильный мороз, но ехать далеко.