Переход Суворова через Гималаи. Чудо-богатыри «попаданца» - стр. 9
«Все правильно. Если я прикажу стрелять по британцам, то мы возьмем их эскадру под перекрестный огонь и уничтожим еще на подходе. Если прорвутся, но изувеченными, да и не все, а в лучшем случае половина. Вот только оно мне надо?! Служить злой русской королеве, которая законопатила меня здесь?! Нет, нет и нет!»
– Я прикажу зажечь фонари, капитан!
Соловецкий монастырь
– Владыко, никак сюда бабы пожаловали?! Прости мя, Господи, грешного!
Келарь Пимен размашисто перекрестился, хотя поначалу хотел сплюнуть. Монастырь держался в осаде уже два дня – братья, паства, сбежавшиеся отовсюду местные крестьяне-поморы, паломники и немногочисленный солдатский караул заперлись за массивными, сложенными из валунов стенами старинной крепости.
Много чего повидала обитель за свою более чем двухсотлетнюю историю. Не раз укрывшиеся за ее стенами монахи отбивали штурмы как неприятеля, так и царских войск в годину Раскола.
Но никогда под ее стенами не творилось такого непотребства – под тягучие, противные и протяжные звуки, чеканя шаг, маршировали солдаты в красных мундирах, но вот вместо штанов они были обряжены в нечто похожее на юбки и с гольфами на волосатых ногах.
– Это надо же, мужики, да бабами вырядились!
– Тьфу, непотребство сплошное!
– Содом и Гоморра, братья!
– Войско Антихристово пожаловало!
– Под пение бесовское!
– С нами крестная сила!
Монахи плевались, не в силах совладать с омерзением, а их натруженные ладони крепко сжимали взятые по такому случаю старые гладкоствольные фузеи.
Солдаты, как и прихожане, не в пример им, были разговорчивее, они смеялись, переговаривались между собой, тыкая пальцами в лагерь осадившего обитель неприятеля.
– Портки-то хоть носят под юбками?! А то зацепятся сокровищем да и оторвут себе напрочь!
– Чудные какие?!
– И почто бабью справу надели?
– Га-га!
– Смотри, Семеныч, ночью на вылазку пойдешь, с бабой гляди не перепутай! А то будет тебе, ха-ха!
– Да не ха-ха, Степан! Для того есть мудреное господское слово – разочарование!
Однако хохот на стенах угас моментально, стоило суровому и властному отцу настоятелю, носящему высокий сан архимандрита, подать свой зычный голос, в котором звякнули непреклонной волей стальные нотки опытного командира:
– А ну цыц, охальники, епитимью наложу!
Все тут же сконфуженно замолчали, стыдливо отводя в стороны глаза. Архимандрит Мефодий с вбитой на всю жизнь военной выправкой, щеголеватый, как свойственно гвардейцам, расправив плечи, гордо стоял на парапете, взирая на неприятельский лагерь.
– То не мужики бабами нарядились, дети мои, это шотландцы, скоттами рекомые, к нам пожаловали! И не в бесовские дудки они трубят, сии инструменты волынками именуется.
– Прости мя, владыко! – за спиной раздался елейный голосок кого-то из прихожан. – Непонятно мне зело, ведь первый раз в жизни скотов вижу, что волыну тоже тянут?!
Не сдержавшись, прыснули смехом многие, закрывая рты ладонями, но когда увидели, что отец настоятель тоже усмехнулся в седую бороду, гомерический хохот грянул с такой силой, что моментально согнал чаек, облюбовавших башенные шатры.
– Мыслю, завтра на приступ пойдут… Изопьем мы чашу смертную!
– Почему так думаешь, владыко?
– Они пушки еще не сгрузили, так что сутки у нас есть. Я в воинском деле малость разбираюсь, семь лет в гвардии императора Петра Федоровича отслужил… Стишата пописывал. – По лицу настоятеля словно пробежала судорога. – Мирское все, суетное… Даже фамилию свою и то забывать стал, а она у меня с державой созвучна.